Прощённая

Можно было и не закрывать. Мне всё рано никто не поможет.

– Ты знаешь, что за воровство отрубали руки? – от его голоса подгибаются коленки. – В Эмиратах, например, – делает ко мне шаг, оказываясь в зоне света от низкой люстры. Я рефлекторно отступаю, упираюсь ногой в мягкий диван. И, не выдерживая его жёсткого взгляда, опускаю голову.– И до сих пор практикуют это наказание в некоторых странах. Нельзя брать чужого.

– Я ничего не…

– Разве я разрешил тебе разговаривать?

Мотаю головой.

Он расстёгивает ремень часов. Гладит их чёрную кожу длинными гибкими пальцами. Говорит размеренно, как недовольный учитель с нерадивой ученицей:

– Я хочу перевоспитать тебя. Пока ещё есть возможность. Тебе только девятнадцать. И не поздно встать на правильный путь. Ты больше не будешь воровать. И больше не будешь никого обманывать.

Идёт ко мне.

Об стол звенит циферблат его часов. Илья выдвигает ящичек из‑под стекла, и в его руках появляется нож. С тонкой ручкой и узким лезвием.

Во рту пересыхает.

Он зажимает между пальцами кончик шнурка от своих штанов, одним надрезом убирает узел. Вытаскивает, наматывая чёрную верёвку на кулак.

Нож исчезает в ящике. Илья обходит стол, приближаясь ко мне неминуемо.

Я вгрызаюсь в собственные щёки.

Подходит очень близко. Закрывает своей широкой фигурой всё вокруг. Одна чернота его футболки, которую мягко трогает моё осторожное дыхание. К такой мощной грудной клетке хочется прижаться, и не бояться ничего. За такой может быть только очень сильное и выносливое сердце, которое будет биться долго. И пока оно бьётся, ничего не будет угрожать. Но всё наоборот, когда хозяин этого сердца – твой враг.

Его пальцы на моих запястьях. Отводят за спину мои руки. Он становится вплотную. Так, что моя грудь прижимается к его телу.

Больше не могу дышать спокойно. Вдох получается похожим на всхлип. От Ильи пахнет мыльной водой с ноткой можжевельника. Его размеренный ритм дыхания влияет на биение моего сердца. Неожиданным образом. Делая его ровным, как ход часов.

Мои запястья связаны. Мне пока не больно. Но я теперь окончательно обезоружена.

– Я хочу, чтобы ты… – он отходит от меня на полшага. – Посмотри мне в глаза.

Поднимаю взгляд. Его серые радужки чуть потемнели. И в самых зрачках заиграл неприятный блеск. Такой лихорадочно‑безумный. Отлично дополняющий линию его губ, ползущую в ухмылку.

– Я хочу, чтобы ты представила, какого это – делать то, что тебя просят, без рук.

Он опускается на диван. Его ноги широко раздвинуты.

Нет. Пожалуйста. Только не это.

Приоткрывает губы, и голос его впервые звучит ласково:

– Поработай ртом.

 

Глава 7

 

Илья

Она стоит, низко склонив голову. В её взгляде ледяной страх. И под его тонкой скорлупой зарождается ненависть. Но даже от её ненависти веет холодом.

– Встань на колени.

Опускается. Отвела глаза. Приближаю к ней лицо. Чистая белая кожа светится изнутри. Густые ресницы во влаге. Плотно сжала красные губы. Они подрагивают. Не столько от ужаса. Сколько от напряжения. Готов поспорить, что она везде так сжалась.

– Это нужно убрать.

Трогаю её губы грубо. Вытираю пальцами слой помады, от которой несёт синтетической клубникой. Смазываю, как художник ненужные контуры с холста. Теперь Алиса похожа на маленькую распутницу, которую я жадно целовал в рот. У его уголка розоватое пятно.

– Дай мне салфетку.

Быстрым взглядом по моим глазам. Царапнула, как ногтями.

– У тебя за спиной.

Она отворачивается. Рефлекторно поднимает плечи, чтобы дотянуться. Но её руки связаны. И она ещё к этому не привыкла.

Нервно сглатывает. Передвигает коленками. Когда она разводит их, чтобы ещё немного переместиться, я ощупываю зрением внутреннюю сторону её бедра. Такую же белую и сияющую, как и вся она.

Влада угадала. Мне нравится такой подарок. И от нетерпения изучить его весь, от кончиков карамельных волос до самых далёких глубин дырочки в этой аппетитной попке, член встаёт колом.

Алиса берёт губами за кончик салфетки, и как маленькая верная собачка подносит её к моей ладони. Приоткрывает ротик, чтобы выпустить белую бумажку. Та приклеилась к её коже. Я вижу мелькнувший кончик блестящего розовенького язычка, которым она деликатно подтолкнула салфетку.

Вытираю пальцы от её помады. Сворачиваю салфетку плотным шариком.

– Оближи, – подношу его к её губам.

Наслаждаюсь видом подрагивающего язычка, который кротко обволакивает белую бумажку.

– Ещё.

Она сложила его трубочкой. И как в русло я погружаю в эту образовавшуюся впадину уже и так достаточно смоченную салфетку. Ох, что я сделаю с этим язычком, когда Лиса‑Алиса доберётся до моего члена.

– Довольно.

Я вытираю уголок её рта. Смазанная косметика не оставила и следа на бледной коже, в белизне которой есть нечто первозданное. Только нажим моих пальцев. Задал неровное покраснение, которое постепенно сходит. Какая же она хрупкая и нежная. От мысли, что с ней надо обращаться бережно, иначе любое моё несдержанное прикосновение оставит синяки на этом теле, становится не по себе.

Нет. Я должен видеть в ней ту, на кого она похожа. И ту, кем она является по своей сути. Воровка, мошенница и лгунья. И я не обязан быть нежным. Ни с одной из них.

– Для начала ты меня покормишь.

Она вскидывает брови.