Рагана

Бур и Артемий переглянулись. Потом оба уставились на меня, и я слегка присела под перекрестием внимательных взглядов. Но, похоже, сегодня судьба решила до донышка вычерпать запас моего удивления, потому что голова улыбнулся и сказал:

– От души тебя поблагодарим.

Быть раганой – значит не забывать оглядываться, даже если на десятки верст вокруг нет ни одной живой души. Быть раганой – значит клясть свою судьбу и благодарить ее в тот же миг. Быть раганой – значит никогда не стать свободной. И никогда не узнать, кто ты на самом деле.

Порой мне хотелось, чтобы хоть раз людская молва не соврала и все те силы, что она приписывала подобным мне, имелись на самом деле. Тогда я бы забралась в самую глубокую чащу и поселилась там, используя свой то ли дар, то ли проклятие, чтобы никто из людей никогда до меня не добрался.

Жизнь ведьмы невесела, но жизнь раганы – какое‑то наказание, других слов не подберу. Знахарь может выбрать, кого лечить. Может отказаться, может схалтурить, взять плату или не взять, может и вовсе отвернуться и уйти. Или умереть над очередным пациентом от изнеможения. Можно ни разу не воспользоваться возможностью выбора, но стоит ее лишиться, и ты понимаешь, как много она для тебя значила.

Рагана не выбирает, лечить или не лечить. Исцеляет в полную силу, даже если падает от усталости. Пока не исчезнет хворь, рагана не перестанет выцарапывать недужного из когтей Смерти, чем бы для нее ни обернулось такое упорство. И тем страшнее наше наследие, что только раганы могут лечить увечья, оставленные выходцами из Нави – лешими, упырями, кикиморами, нетопырями и им подобными. Проклятое наследие лаум.

Будто мало было бед, так еще и дейвасы объявили раган выродками и принялись вылавливать и уничтожать тех, в ком обнаруживался хоть намек на лаумову кровь. Хватали прямо на улицах, увозили в свою Школу, и живыми тех раган более никто не видел. Неудивительно, что к моему рождению по земле Беловодья ходили всего три раганы. Одной из них была моя мать. Она‑то и передала мне знания и рецепты снадобий.

Артемий, строго‑настрого приказав дождаться его возвращения, вместе с Буром отправился в кузницу. Я же, вяло кивнув в ответ, снова прижалась спиной к теплой стене избы. Даже пожелай я уйти, сил бы мне не хватило. Глаза слипались, ноги не держали, но моя судьба по‑прежнему не блистала ясностью, и я чуть ли не руками держала веки, лишь бы не заснуть прямо на крыльце дома головы. Пощипав себя за щеки, попрыгав и спев пару скабрезных песенок, убедилась, что дело совсем плохо. Вдруг из‑за левого угла дома раздалось знакомое ржание, и я с легким чувством стыда вспомнила, что ни разу не поинтересовалась судьбой Пирожка.

Ежась и отчаянно зевая, я побрела к конюшне, вполне теплой и такой же добротной, как и жилище Артемия. Расседланный и довольный Пирожок радостно заржал, увидев меня. Я погладила мягкий конский круп и обняла зверя за крепкую шею. Сладковато пахло сеном. В воздухе висела мелкая пыль от хорошо просушенной травы. По крыше мирно барабанил снова разошедшийся дождь. Пирожок переступил с ноги на ногу, но голову не поднял, терпеливо дожидаясь, пока я сама отодвинусь.

– Ненавижу быть раганой, – пожаловалась я ему и вздохнула. – Но если б я ею не была, та девчонка, Марьяна, уже час как померла бы. Будь у меня выбор, стала бы я ее лечить?

Пирожок ехидно оскалил зубы и фыркнул мне в лицо. Я рассмеялась и почесала его за ухом, как большого ленивого кота.

– Когда ты умудрился так хорошо меня узнать?

Рука скользнула по толстому уродливому шраму на шее коня, и под ложечкой тоскливо заныло. Может, сказалась усталость. Перед глазами все плыло. Теплый бок подогнувшего ноги коня грел лучше печки, а уютная куча сена приняла меня в объятия мягче любой перины. Я горячо надеялась, что измотана достаточно, чтобы не видеть снов, но сохранять разум ясным уже не могла.

Кажется, уснула я еще до того, как коснулась охапки сухой травы.

 

Глава 5

Пирожки с сюрпризом

 

 

Туман вокруг меня. Он вкрадчиво ползет по ногам, обнимает руки белыми браслетами… Я пытаюсь стряхнуть его, срываю с себя мутные клочья, кружусь, топчу белесую хмарь и кричу, кричу что есть сил:

– Убирайся прочь! Не прикасайся ко мне!

Туман откатывается назад. Начинает набухать. Поднимается все выше, будто в кружку наливают молоко и оно медленно заполняет ее до краев. Вот только внутри кружки стою я – и не помню, как сюда попала.

Я бросаюсь в одну сторону, затем в другую, но все тщетно: мои руки проваливаются в дымку, и я перестаю их чувствовать. Животный страх выедает нутро, и я снова отступаю, пячусь на клочок не тронутой туманом земли. Она серая, будто выжженная, и прохладная на ощупь. Я узнала об этом, когда в одном из снов попробовала швырять в наползающую хмарь горстями этой странной земли.

Сил бороться почему‑то нет. Я скорчиваюсь, закрываю голову руками и зажмуриваю глаза.

За мгновение до того, как плотная пелена срывается с места и вливается в меня через рот, глаза, кожу, мне чудится, что туман чуть поредел и сквозь него виднеются деревья.

В следующий миг я исчезаю.

 

* * *

 

Меня разбудили злобное ржание Пирожка и грохот, сотрясший, кажется, весь мир. Я подскочила с кучи сена, озираясь выпученными глазами в попытке понять, что случилось. Мир, еще подернутый дымкой сна, казался слишком ненадежным, когда обычно невозмутимый конь вдруг принялся вставать на дыбы и бить крупными копытами в стену загона.

– Эй‑эй, друг, ты чего? – я нашарила шершавые бревна за спиной и начала подниматься.

Скакун в очередной раз лягнул загон, выбив потоки древесной пыли. Оказаться запертой в тесной клетушке с беснующимся животным было как‑то тревожно.

Вдруг над дверцей протянулась рука и схватила Пирожка за гриву. Конь дернулся и попытался заплясать, но незнакомец держал крепко, неразборчиво бормоча что‑то успокаивающее. Я заморгала, прогоняя остатки очередного кошмара, и разозлилась. Тяжелый мутный сон, гудящее от усталости тело, подвывающий от голода живот и неприятное пробуждение легко превратили меня в настоящую ведьму.