Рагана

Оскальзываясь на сене и опираясь боком о разгоряченного, зло дышащего Пирожка, я пробралась к двери. Привстала на цыпочки, выглядывая наружу. И нос к носу столкнулась с удивленным взглядом карих глаз. М‑м‑м, красивые глазки. Лисий разрез… А ресницы, светлая Сауле, я тоже такие хочу! И почему этакая краса чаще всего достается мужчинам?

Лис невольно отшатнулся, когда разглядел мою заспанную рожу в окружении всклокоченных белых волос. Я же оскалилась, всерьез раздумывая, не шепнуть ли простенький заговор, заставляющий видеть то, чего нет. Потом решила, что запах подмоченных порток приятности утру не добавит, и зашипела:

– Чего тебе, смертный? Пришел добровольно кровушки отдать? Как раз к завтраку поспел, похвально.

Благодаря шутке богов мои верхние клыки были чуть длиннее остальных зубов. Вместе с клубком волос, в которых застряло сено, помятым лицом и злобно горящими зелеными глазами видок должен был получиться еще тот. Но парень не отшатнулся, не осенил меня знаком защиты от темных сил, не убежал с криком «Нечисть!» и даже не наставил оружие промеж глаз. Только хмыкнул, окатил с головы до ног насмешливым взглядом, потрепал Пирожка по храпу (тот щелкнул зубами, и нахал едва успел отдернуть руку) и бросил:

– Бур просил узнать, проснулась ли ты. И если да, то привести к нему в дом, накормить и позаботиться о коне. Вижу, ты уже бодра. Крови у нас нет, значит, накормить я тебя никак не смогу, это наставление пропускаем. Ну и раз ты навья, дом найдешь по запаху. А вот за конем присмотрю. Непохоже, чтобы он угощался тем же, чем и его страховидная хозяйка.

Пока я, открыв рот, переваривала небрежные оскорбления, парень повернулся ко мне спиной и вышел, насвистывая какую‑то глупую песенку. Я вздернула бровь, изучая точеные мышцы засунутых в карманы рук и упругий зад. Невесты наверняка забор ломают, пытаясь заполучить эту местную диковину в законные мужья. Или хотя бы в постель.

– Нет, ты слышал? – возмутилась я, уперев руки в бока. – И кто это такой наглый выискался на мою голову? И как бы нам его проучить?

Конь замотал гривой и заржал, оскалив крупные зубы. Я дернула его за жесткую шерсть и начала выбираться из стойла.

– Понятное дело, услышал про еду и сразу размяк. Эх ты, предатель. Ладно уж, пойду посмотрю, что там стряслось, пока я спала. Раз нас не спалили во сне и даже обещают накормить, значит, все не так плохо.

Протирая глаза и охая, я вышла из конюшни. Зубы тут же заплясали, выбивая дробь. Стылая морось по‑прежнему сыпала с неба, и лицо быстро покрылось мелкими каплями.

Дома стояли, нахохлившись и грустно повесив резные козырьки. Но внутри кипела жизнь, вырываясь из окон ярким теплым светом. То и дело стучали двери, дети бегали из дома в дом, собирались стайками, смеялись и шептались. Иногда они делали страшные глаза, скрючивали пальцы и принимались играть в догонялки, разбрызгивая дождевую воду и грязь на всех, кому не повезло оказаться рядом. Не обходилось без затрещин от женщин, что сновали туда‑сюда с корзинами, полными вкусно пахнущей снеди. Мужики от детей отличались только тем, что ходили степенно, важно, несли на плечах связки дров или инструмент, а порой и сгибались под тяжестью огромных бутылей с плещущейся внутри самогонкой.

Я подавила желание спрятаться обратно в конюшню. Рядом с выходом на гвоздике висел мой плащ, к счастью, сухой, и я завернулась в него, натянув капюшон пониже.

Все выглядели взбудораженными, как будто у них праздник или в деревню решил приехать местный управитель с мешком чешуек – самых мелких монеток, железных и неровных, но ярко блестящих, – на милостыню. Я покопалась в памяти, но ничего припомнить не смогла. Может, и правда кто‑то важный пожалует?

Стягивая края плаща у горла, я наклонила голову и постаралась тихонько прокрасться мимо людей. Конечно, в маленькой деревне скрыть появление нового человека невозможно, но я пыталась хотя бы оттянуть момент, когда они меня рассмотрят. К тому же за суетой приготовлений не заметить мелькнувшую невнятную фигуру так легко…

Кузница нашлась быстро по запаху дыма и раскаленного железа. Хоть утро было раннее, огонь в большой печи уже горел и раздавались удары молота по наковальне. Я потянула на себя тяжелую дверь и поморгала, давая глазам привыкнуть к черно‑красному сумраку внутри. Бур поднял голову от заготовки и прищурился, рассматривая меня.

– Вижу, сын тебя разбудил. Накормил?

– Это был твой сын? – от удивления я перешла на «ты», беззастенчиво рассматривая могучую фигуру кузнеца и сравнивая с гибким телосложением наглого лиса. Сходства – ни на краешек ногтя.

– Приемный. Кровных боги не послали, но я не ропщу. Совий мне родной, я о нем иначе не мыслил никогда.

– Он, как я понимаю, об этом знает?

Мужчина кивнул.

Я вошла в кузницу подошла к Буру и с интересом вытянула шею, рассматривая заготовку.

– Ух ты, – вырвалось у меня.

Снова неожиданность: я ожидала увидеть лезвие косы или часть плуга, но на наковальне лежало тонкое изящное лезвие кинжала. Я с восхищением присвистнула, разглядывая острые грани. Прикинув вес и длину, поняла, что он идеально подошел бы мне в запястные ножны. Но увы. Даже моих малых знаний в кузнечном ремесле хватило, чтобы понять: зарабатывать на этот нож я буду до старости. Бур оказался Мастером. Вкупе с его знаниями о раганах этот факт заставлял призадуматься, с кем водил дружбу старый пройдоха Игнотий.

– Нравится? – с плохо скрываемой гордостью спросил человек‑гора.

– Красавец, – честно ответила я. – За такие клинки на ярмарке дают хорошую цену.

– Он не для продажи, – Бур потер могучую шею рукой и покрутил головой, разминая мышцы. – Иди в дом. Поговорим.

– И поедим? – с надеждой осведомилась я.

– А что, Совий… – начал было Бур, но махнул рукой и только кивнул. – Понятно. И поедим обязательно.

Я кивнула в ответ и пошла к выходу. Спрашивать о том, будет ли Бур ставить клеймо в виде хищной птицы, не стала. Потому что и без этого знала: кинжал и инструменты, подаренные мне Игнотием, сотворены одним человеком.

 

* * *

 

– Это что, прекрасный сон? – благоговейно прошептала я, рассматривая накрытый стол.

– Нет, попытка тебя накормить про запас, чтобы ты не слопала кого‑нибудь из деревенских, – отозвался Совий, разливая компот по глиняным кружкам.

Я ощерилась, но вид соленых грибочков и запах свежих пирожков, еще исходящих ароматным паром, золотящихся румяной корочкой и манящих ладными округлыми бочками, меня надежно и надолго отвлек. Помимо двух моих любимых кушаний на столе стояли еще вареная репа в котелке, квашеная капуста и каравай ржаного хлеба. Я едва не захлебнулась слюной от одного только вида еды. Даже язва Лис не смог отбить охоты, хотя я честно подумывала кинуть в него ложкой. Но ложка была не моя, и портить чужую вещь показалось как‑то неудобно. Поэтому я погрозила ему на словах и тут же подтянула к себе ближайшую кружку с компотом.

Вошел Бур, закопченный и отдувающийся, потер покрасневшие от работы руки, кивнул нам с Лисом и нырнул за занавеску. Послышался плеск воды, и вскоре хозяин показался уже чистым, одетым в свежую рубаху. Мокрые волосы явно были пятерней заглажены назад. Когда он присоединился к трапезе, я уминала уже третий пирожок, блаженно вздыхая и наконец‑то чувствуя вкус.