Ребекка, Мадам, Альтер эго и другие

– Ну что вы возитесь, панна? – недовольно заворчала пани Ванда, видя, что девушка безрезультатно шарит рукой по стене в поисках выключателя. – Вон же он там, в пазу!

Ребекка торопливо щёлкнула кнопкой, и над дверью загорелась третья лампочка с ярким, режущим глаза светом. Тут же из полу‑тьмы проявились высоко развешанные по всему периметру коридора картины. Написанные в стиле примитивизма, они изображали идиллические деревенские пейзажи с изумрудной травой, кобальтовым небом, высоченными, раскачивающимися на ветру деревьями, белыми коровами с печальными глазами, пасторальными пастушкАми, играющими на рожках, и грудастыми пастУшками, стоящими в завлекательных позах.

Уловив взгляд Ребекки, хозяйка сказала, кивнув на картины:

– Постоялец один увлекался. Всё рисовал да по стенкам развешивалпока места не осталось. А потом съехал внезапно.

– Что же он не забрал картины‑то? – удивилась девушка.

– Говорю же – съехал! Вечером ещё коров малевал, а с утра его и след простыл.

– Чудак‑человек!

– Чудак, – подтвердила пани Ванда. – А по мне – пусть висят. Может когда и назад пожалует, чудак этот, как вы говорите. Заберёт их тогда.

– Это я так брякнула, не подумав, – поправилась Ребекка. – У каждого свои интересы. Один человек картины для души рисует, я вот книги пишу…

– Так вы та самая писательница, что звонила мне третьего дня? – догадалась пани Ванда. – Не обижайтесь, панна, запамятовала! Пансион заполнен под завязку, а гости всё едут и едут. В этом году что‑то небывалое, уже и флигель подготовили, чтобы было, куда селить.

Она наконец‑то провернула ключ в замке, толкнула дверь, поддав её коленкой, и та распахнулась со скрипом.

– Ну, вот и ваши апартаменты, панна…

– Ребекка, – подсказала девушка, подхватывая свой чемодан и входя в просторную и солнечную комнату.

Контраст с тёмным коридором был здесь очевиден.

– Сторона юго‑восточная,  – говорила между тем хозяйка, стоя в дверном проёме и обмахиваясь двумя руками. – Солнце с утра и до обеда ваше! А если не поленитесь рано вставать, то и восход тоже ваш! Туалетная комната у вас своя, душ – на этаже. Шкаф одёжный, стол письменный большой, как просили.

Ребекка еле успевала усваивать информацию.

– А что же у вас вещей так мало, панна? – спохватилась вдруг пани Ванда. – Неужели с одним чемоданом приехали?

– Ох, саквояж с одеждой в машине остался, в такси. Да водитель, скорей всего, уж уехал, – забеспокоилась девушка.

– Это пан‑то Ковальский уехал! – усмехнулась хозяйка и сделала успокаивающий жест рукой. – Он пока пинту пива не выпьет и нашу фирменную свиную рульку не отведает, в обратный путь не тронется. Шутка ли – серпантин! На голодный желудок и стошнить может, да и голова , не дай Бог, закружится. Тут надобно основательно подкрепиться, а уж потом и за руль садиться!

– Точно! Дорога к вам нелёгкая, – согласилась Ребекка.

– Я кликну сейчас помощника, он в один миг вещички наверх и доставит.

Женщина прошла к лестнице, склонилась вниз и, приставив руки ко рту, несколько раз трубным голосом крикнула:

– Яцек! Яцек!

Немного подождав ответа, которого так и не последовало, она развернулась к Ребекке:

– Где‑то носит его, непоседу. Вы отдыхайте, с дороги‑то! А вещички я пришлю, не извольте беспокоиться.

 

Глава 3

 

Линда Мейер сидела перед туалетным столиком и, скривив губы, смотрелась в зеркало, изучая своё отражение. Она плохо спала прошлой ночью и теперь была не в духе. Лицо её выглядело уставшим, веки набрякли, под глазами образовались тёмные круги и (о, ужас!) на лбу явно просматривались новые морщины. Плохой сон отражался на её внешности всё чаще. Похоже, возраст (а ей недавно исполнилось тридцать восемь) тоже начинал давать себя знать! Кутаясь в банный халат, девушка раздумывала, стоит ли сначала накрутить волосы на папильотки или лучше не мучиться, а просто принять ванну. Её пережжённые перекисью кудряшки были в основательном беспорядке и оживали, начиная блестеть как надо, лишь после одного волшебного шампуня. Но он, как назло, закончился пару недель назад. Линда вздохнула и скорчила мину зеркалу, оставшись недовольной увиденным. «Просто приму ванну с солью», – решила она наконец, отправляясь набирать воду.

От природы Линда обладала невыразительной внешностью. Её круглое лицо с белесыми бровями и короткими бесцветными ресницами было словно вылеплено из глины, которую так и забыли раскрасить. Нос‑уточка и низкий лоб никак не добавляли ей шарма. И даже пухлые губы и широко посаженные глаза небесно‑голубого цвета не исправляли ситуацию. С юности Линда была очень чувствительна к вниманию противоположного пола и страдала от его недостатка. В восемнадцатилетнем возрасте она решилась на изменения своей внешности, полагая, что это поможет ей в жизни, в том числе, в отношениях с молодыми людьми.

В салоне красоты, куда обратилась девушка, за неё взялись всерьёз и для начала превратили в платиновую блондинку. Затем, безжалостно выщипав низко растущие на лбу волосы, зрительно изменили форму лица, сделав его треугольным. Дальше – больше: окрасили в тёмный цвет брови и придали им модную форму «домика». Визажист дал Линде пару уроков макияжа, научив пользоваться пудрой и румянами, а также подводить глаза « стрелками» , как это делали голливудские красотки того времени, чтобы взгляд стал загадочным и сексуальным. В заключение он посоветовал девушке сделать акцент на губах и использовать для этого кроваво‑красную губную помаду. На эту метаморфозу Линда потратила все свои скромные сбережения и осталась довольна полученным результатом.

 

Глава 4

 

Александр Георгиевич не любил март с его рыхлыми, полными талой воды сугробами, анемичного цвета небом, венозной сеткой темнеющего на горизонте леса, апатичными рассветами и хронической усталостью, подминающей его под себя. Он мог бы перечислить ещё с десяток причин своей нелюбви к первому весеннему месяцу, но все они, в конечном итоге, сводились бы к одному – отсутствию энергетической подпитки его души и тела. Словно керосинка, коптящая без подвода воздуха, он вязнул и задыхался в мартовском лабиринте.

На попечении Александра Георгиевича находились жена Василина и дочка Светлана. Они обе из‑за своего душевного состояния нуждались в его постоянном внимании. Как правило, в марте у жены начиналось весеннее обострение хронического невроза, что автоматически отражалось на дочери и забирало все силы у Александра Георгиевича. Светлана, которой недавно исполнилось двадцать два года, до сих пор оставалась слишком зависимой от матери и чувствовала свою вину в её болезни.