Сага о старом грузовике. Часть 1

«ГАЗоны» не бегуны в принципе – это неприхотливые рабочие лошади – скорее даже, пони среди своих более мощных и тяжёлых современных собратьев. Заставить его бежать быстрее не поможет ничего. Хоть и красуется на спидометре цифра сто двадцать километров в час, а в реальности только половину можно из него выжать. Максимум – семьдесят, а дальше он просто не вытянет или развалится на хрен. Пашкин грузовик бежал по трассе все восемьдесят, но для этого ему приходилось спать с ним в обнимку. В общем‑то правильно сказал про него, про Пашку, старик Пахомов, тот который Пётр Матвеич, что ему и девушки не нужны. Вот только причина была совсем в другом.

Маша проснулась прямо как по заказу, в аккурат перед поворотом на Михнево.

– Ну что, Марья Андревна, доставайте‑ка теперь свою схему.

Она потянулась так сладко, разминая затёкшие мышцы, что у Пашки едва не закружилась голова:

– А что, мы уже подъезжаем? Сейчас, – и она начала суматошно рыться в своей сумочке. – Вот.

Но в то же мгновение, что‑то разглядев за окном, вдруг почти крикнула:

– Стой! Подожди!

– Что случилось? – от неожиданности Пашка так резко нажал на педаль, что она опять едва не влетела в стекло.

– Нет, ты точно хочешь, чтоб я сегодня набила себе шишку, – и она тихонько засмеялась. От этого смеха у него опять чуть не случился приступ неконтролируемой ярости, но он сдержался и, отвернувшись в сторону, пробурчал:

– Простите, Мария Андреевна.

– Пашенька, ну сколько можно? Какая я тебе Мария Андреевна? – и резко придвинувшись, она чмокнула его в щёку. – Колючка!

И, опять засмеявшись, погладила то место, куда поцеловала:

– Подожди, я быстренько сбегаю в магазин.

Маша скрылась за дверью в придорожном «комке» – тоже символами времени. Появившиеся в середине девяностых коммерческие ларьки‑магазинчики, тут же прозванные в народе «комками», стали неотъемлемой частью нынешней реальности. Заморская снедь, зачастую привезённая контрабандным путём, была непривычной и довольно часто невкусной, а то и вовсе вредной, но после разрухи, наступившей вследствие кончины СССР, выбирать особо не приходилось. Пашка в такие магазины ходить не любил. Во‑первых, особо шиковать не позволяла зарплата, а во‑вторых, всё это было настолько ему не по душе – вплоть до желания раздобыть где‑нибудь автомат и парочку гранат и пойти крушить всё подряд, что под руку попадётся. Он не был ярым сторонником коммунистического строя, но и демократические реформы и ценности никак не мог понять. Война сделала его замкнутым и недоверчивым. Если бы не работа, то дальнейших перспектив у него было бы всего две: алкоголь и бандитизм. И там, и там конец был бы трагичен.

Щёлкнула ручка двери, и Пашка, стряхнув раздумья, протянул руки за пакетом, поданным Машей.

– Да твою ж… Куда ты столько набрала? – его мама была преподавателем литературы и с детства пыталась прививать ему, помимо любви к чтению, хорошие манеры. Когда он учился в школе, то его дразнили «интеллигентом», но после Афгана выяснилось, что мама старалась впустую. А уж после десяти лет, проведённых среди шоферов, его манеры совсем куда‑то пропали.

– Простите.

– Значит так: либо мы с тобой на «ты», либо я на тебя обижусь – понял? – в ультимативной форме заявила Маша, забираясь в кабину. – Давай, ешь! – и тихонько прикрыла дверь.

Кстати, кто и как закрывает за собой дверь в машине – весьма интересный показатель сущности человека. Чаще всего, конечно, это обстоятельства или дело привычки и воспитания, но в целом если человек внутри мягкий и добрый, то и дверь он закрывает потихоньку и аккуратно, а ежели злой и самовлюблённый эгоист, то беззастенчиво хлопает со всей силы. Об этом Пашка додумался ещё в самом начале своей шофёрской карьеры и чаще всего оценивал людей именно по этому признаку.

Такую еду он не любил, но из рук Маши всё казалось удивительно вкусным. Остановившись на обочине дороги, они устроили небольшой перекус и перекур. Когда Маша протянула ему две пачки сигарет стоимостью, наверное, его недельной зарплаты, он немного обалдел и, едва ли не первый раз в жизни смутившись, попытался возмутиться:

– Ну это‑то зачем? Я ж не расплачусь с тобой!

– Так, поговори ещё у меня! Ещё раз про деньги что‑нибудь ляпнешь – точно обижусь.

Дом, который они искали, нашёлся на удивление быстро. Время, правда, было уже позднее, почти десять, но главное, что они нашли. Ещё только подъезжая, Маша вдруг встрепенулась и, как ребёнок при виде новой игрушки, чуть ли ни визжа от радости, закричала:

– Стой, тормози! Вот он, вот он! Смотри! Да остановись же ты! – она вцепилась своими тонкими пальчиками Пашке в плечо так, что тот чуть не взвыл от боли. – Вот он мой родненький! Ты только посмотри на него. Какой красавец!

И, не дожидаясь пока машина полностью остановится, практически на ходу спрыгнула на землю.

– Ты что творишь, дура?! – крикнул ей Пашка в ответ. – Кто ж с машины на ходу прыгает? А если б ты ногу подвернула, что с тобой потом делать?

– Прости, милый, я больше так не буду, – видимо, осознав опрометчивость своего поступка, извинилась Маша, но тут же, не выдержав, бегом кинулась к калитке. – Я больше не могу, Пашенька!

Проехав после бегства Маши ещё с десяток метров, Пашка остановился, заглушил двигатель и поставил машину на заднюю передачу. На «ГАЗоне» ручника практически не было изначально и конструктивно. Сколько он с ним ни возился, эта сволочь держать никак не хотела. Потому все профессиональные водители ставят машину на передачу вторую или заднюю, в зависимости от уклона дороги. Вот теперь можно было пойти и посмотреть, что именно привело его пассажирку в такой дикий восторг. Обойдя свой грузовик и вплотную подойдя к забору, он наконец увидел: за низким палисадником стоял ГАЗ‑653. Фургон медицинской помощи, так называемый в народе «медбрат», и если не сказать, что в идеальном состоянии, то снаружи выглядевший очень даже неплохо. Почему‑то первой пришла в голову совершенно идиотская мысль: «Как они его туда затащили?». Это потом уже он заметил почти заросшую колею и съёмный пролёт забора, а поначалу ему даже показалось, что он туда уже врос и составлял одно целое с баней и хозяйственными постройками.

Хозяин был дома. Но сказать то, что он был удивлён их приездом в столь поздний час – значит ничего не сказать. Действительно, было ещё светло, поскольку на дворе стояло двадцать пятое июня, но в деревнях‑то испокон веков спать ложились рано, как и рано, собственно говоря, вставали. Хоть и шёл уже девяносто седьмой год, да ведь деревенский уклад жизни как старая телега – едет медленно и с ужасным скрипом. Сгоряча Маша сунулась было сразу в калитку, но там ей навстречу из будки выскочила большая и лохматая чёрная собака и начала громко лаять. И когда Пашка тоже направился в сторону калитки, ему в объятья буквально упала насмерть перепуганная девушка. Всё было так романтично, но он‑то не знал, что Маша жутко боится собак. Они бы так и стояли, обнявшись, но на шум вышел хозяин дома. Жаль, что появился он очень быстро. Маша нехотя освободилась из объятий и пошла в гости.

– Ну и что ты хочешь мне сказать? – Пашка собак не боялся, но и умиления, граничащего с психозом, как у некоторых, у него не было. Он старался держаться с ними на равных. Просто, когда ему было плохо или очень грустно, он с ними разговаривал. – Ругаться‑то зачем?

«Странная женщина», – рассуждал Пашка, прогуливаясь возле дома и периодически разглядывая то фургон, то поглядывая на ярко освещённые окна в доме. «Если она хочет его купить, то нафига он ей сдался? Я ещё могу понять свой интерес, поскольку я шофёр, но она‑то здесь причём?»