Сага о старом грузовике. Часть 1

Под утро Пашка решил выбраться из сарая покурить. Курить на сеновале – это форменное самоубийство. Отыскав в своей одежде пачку, он с сожалением обнаружил, что последние две сигареты превратились в труху: оказывается, он на них спал. Пришлось доставать те, что купила ему Маша. Посмотрев на неё и немного послушав, как она забавно похрапывает, он потихоньку открыл скрипучую дверь. По степени освещённости вокруг, он примерно определил, что время было уже где‑то около четырёх. Достав из кармана свои командирские часы и застёгивая ремешок, определил уже точно. Ну надо же, почти не ошибся – четыре часа семнадцать минут. Откуда у него взялась эта привычка – чётко фиксировать время в преддверии любого мало‑мальски значимого события – он уже и сам не знал. «Вот и эта женщина тоже уйдёт из моей жизни, как и все остальные, – с привычной горечью думал он. – Ну за что мне такое наказание? Что я сделал в этой жизни не так? Ах, если бы можно было всё вернуть назад – детство, юность, армию, наконец… Нет, во‑первых, это невозможно, а во‑вторых – если бы не Зина, то я тоже, скорее всего, был бы мёртв. Видимо, судьба всё‑таки наказала меня – знать бы только за что». Спать уже не хотелось, и он решил сходить посмотреть агрегат, который эта странная женщина, скорее всего, всё‑таки купила.

Внешний осмотр сразу выявил один неприятный момент – переднее правое колесо было спущено и находилось в таком виде, судя по трещинам на резине, довольно долго. Значит, придётся менять на запаску, коль таковая́ имеется, или же всё равно снимать и долго‑долго лупить по нему кувалдой, прежде чем накачивать, превращая профиль резины из грушевидного в обычный. Кардан был на месте, что было весьма неплохо – меньше будет в дороге проблем с задним мостом. Вылезая из‑под машины, Пашка стукнулся головой – это была его извечная проблема – и только тогда обнаружил, что забыл надеть кепку. Придя обратно к сеновалу за своей старой бейсболкой, он с удивлением обнаружил, что, Маша уже не спит. Когда он открыл дверь, она уже заканчивала процесс облачения.

– Привет. Ты чего не спишь? – Пашке было жутко стыдно за сегодняшнюю ночь, и он старался не смотреть на Машу.

– А нечего было шастать туда‑сюда. Ты слышал, как эта падла скрипит? – со смехом ответила она и вдруг, шагнув вперёд, закинула руки ему на плечи, а потом поцеловала в губы. – Привет, что ли…

– Маша, я хотел сказать… Понимаешь… Мне очень неудобно и…

– Не говори ничего, – она положила ему на губы свою ладошку, – не надо. Всякое в жизни бывает, мы справимся.

– Мы…? – от удивления у него не нашлось больше никаких слов.

– Ну, конечно же! Ты же ведь не сбежал от меня, когда я начала храпеть. От меня все мужики сбегают после первой же ночи.

– Машуня… – он поцеловал её руку, а потом наклонился чтобы…

– Ах, вот, вы где! А я‑то вас обыскался! Думаю, и гдей‑то моя Марья Андревна запропастилась? Добрева утречка, – Григорий Иванович лукаво подмигнул Пашке, а потом из‑за спины Маши показал ему большой палец. Они и не заметили даже, откуда он появился. – Пойдёмте тогда завтракать, что ли?

Старые автомобили Пашка всё‑таки любил. Было в них что‑то такое, что заставляло его часами ковыряться в железках, ни о чём другом даже не вспоминая. Мужики на работе только пальцем у виска крутили ему вослед, глядя на то, как он натирает свой старенький ГАЗ‑52. «Что ты его всё канифолишь? Ты его ещё в зад поцелуй! Всё равно не сегодня‑завтра этот хлам на помойку отправят или в металлолом». Пашка отмалчивался, в редких случаях огрызался, и то в основном на дежурного механика. За всё время работы он сорвался только один раз – когда гориллоподобный слесарь по прозвищу Урядник сначала плюнул ему под ноги и пнул колесо, а потом вечером, нажравшись до поросячьего визга, начал приставать к молоденькой уборщице. Пашка, расстроенный ещё дневным инцидентом, врезал ему в челюсть с ноги так, что тот оказался на полу и долго не мог подняться. После тщательного расследования начальник гаража и его зам, пришли к выводу, что Пашка был абсолютно прав. Портос только поинтересовался, где он так намастрячился бить ногами, на что Пашка ответил коротко и ясно: «В Афгане». После того случая Галя, если правильно, по‑казахски, то Галлият, долго не давала ему прохода. Он, может быть, и закрутил бы с ней роман, но… А нетрезвым он к ней и близко не подходил.

Вытащить фургон из многолетнего заточения удалось с первого раза и довольно быстро. Пашка аккуратно, почти ювелирно, вогнал свой грузовик по старой колее, когда с глухим стуком центральное кольцо сцепки ударилось в фаркоп и тот захлопнулся, он даже не поверил, что попал так точно. Но когда Маша захлопала в ладоши и воскликнула «Браво!», Пашка только смущённо пробормотал, что «Я, мол, типа, старался».

Единственно, что прежде чем ехать, он осмотрел всё досконально ещё раз. Достав из самодельного инструментального ящика в кузове двенадцативольтовый автокомпрессор, Пашка подкачал все колёса, проверил затяжку гаек на стремянках и карданные болты – разболтались или нет? Для безопасной транспортировки ему пока требовалось только это, разбираться же с двигателем нужно в другом месте. Из Михнево выехали в начале девятого – совершенно правильно Пашка предположил ещё при первом осмотре, что с передним колесом придётся повозиться. В принципе, на жёсткой сцепке спущенная шина – это не смертельно, но накачать всё равно надо было.

Не остановить гаишники их просто не могли – ну как можно было пропустить такой лакомый кусочек? Как минимум десятку любой из этих шакалов, увидев на трассе такое явление и от нетерпения потирая руки, намеревался с них получить. Но с Машей – пардон, Прокловой Марией Андреевной – такие номера не прокатывали. Все бумаги – как и бывших хозяев, так и нового законного владельца – были в идеальном порядке. Их останавливали по пути следования три раза, и каждый раз Пашка, чуть ли не в открытую, злорадствовал, глядя на разочарованные и обиженные физиономии блюстителей дорожного порядка. Среди водителей эту волчью стаю не любил никто. Хотя, на самом деле, любить или не любить – это, скорее, из области взаимоотношений мужчины и женщины, но то, что девяносто девять процентов из всего состава ГАИ – это матёрые взяточники, знали все. Другой вопрос – мы в России, и к таким вещам нужно относиться спокойно.

Застоявшиеся подшипники передних ступиц, подвесной подшипник кардана и дифференциал заднего моста вместе с полуосями создавали эффект обратной тяги. Ты едешь вперёд, а по ощущениям как будто тебя кто‑то тянет за хвост. Поначалу вся эта конструкция из двух машин ехать не хотела ни в какую, но постепенно, худо‑бедно, колёса раскатывались, и дело пошло повеселее. Пашка несколько раз останавливался и выходил пощупать тормозные барабаны и ступицы у фургона. Они были весьма тёплые, но ехать было можно.

Двигаться, волоча за собой на буксире такой груз, в принципе очень непросто. Во‑первых, тяжело как для водителя, так и для столь маломощного самого буксира, а во‑вторых, остальные соучастники дорожного движения были, мягко говоря, отнюдь не в восторге от такого соседства – кто‑то сигналил почём зря, обгоняя сплотку, а кто‑то откровенно пялился, забывая о дороге и элементарной осторожности. Пашка аж взмок весь. Пот градом катился с него, затекая неприятными струйками под футболку и дальше в штаны – не самые приятные ощущения. Тут ещё Маша вся извертелась – она то высовывалась наполовину из окна, пытаясь что‑то там сзади разглядеть, то поправляя причёску, полностью перекрывая ему обзор с правой стороны. В конце концов Пашка не выдержал и довольно грубо сделал ей замечание:

– Да сядь ты на…! И так ни хрена не видно, – она обиженно надула губки, но промолчала, откинувшись на спинку сидения. – Прости. Действительно плохо видно, когда ты вертишься. Не обижайся…

– Я не обижаюсь, – через секунду она резко придвинулась и поцеловала его в щёку. – Когда приедем, первым делом побреешься.

Пашка ухмыльнулся и, не отрывая взгляда от дороги, выдал неожиданное резюме:

– Оно тебе это надо?

– В смысле? Что именно? – недоумённо вскинулась Маша. – Не понимаю…