Сансара, тормози! Продолжение

В: Я написал.

Я: Вы просто написали, что надо срочно, и Вам удобно в выходной в час дня.

Я хорошо помнил это письмо, полное чванливости и самоутверждения. Обычно просьбы, написанные в такой форме, уходят в корзину без разговоров, а телефон кидается в особый список, но в этом случае меня что‑то останавливало.

В: А этого мало? Раз человек просит, значит нуждается. Значит, у него серьезные проблемы.

Я: Верю. Но к нам все приходят с проблемами.

В: Я не хочу вам писать о своих проблемах заранее. Я хочу проверить ваши способности. Вы их должны доказать.

Я: Мы должны? Вам? Что и сколько?

В: А как вы хотели?

Я: Вам лучше поискать других специалистов. Мы не сможем вам помочь. Всего Вам доброго.

В: Понятно. Вы аферисты. Бог вам судья.

Прошло пять минут.

В: Простите. Я просто в замешательстве. Я не хотел вас обидеть. Не удаляйте меня из очереди, пожалуйста.

Я: Все на усмотрение Глафиры.

Принесли кофе и пироженки.

– Вот зачем ты с ним переписываешься? – спросила Глаша насмешливо. – За стеной самовлюблённости и ханжества никого не слышно. Он тебя не понимает. Ты только злишь его… – заключила Глафира.

– Да понимаю, – недовольно проворчал я, стесняясь собственной бесхарактерности. – Вот честно, не знаю, почему с ним переписываюсь. Ты же меня знаешь, в одной руке топор, в другой – шашка. Хрясь‑бжжжик и досвидос. А тут просто мямля какой‑то. Может, Боженька что‑то хочет для этого муд…

Глаша резко посмотрела на меня.

– …чудака, я имел в виду. – и добавил тихо: – Только на букву «М».

Глаша погрозила мне пальцем.

– Не сквернословь. И не опускайся. Не к лицу это тебе и не к статусу. – сопроводила жест моя напарница. – Ты Божий человек, и не пристало тебе оскорблять кого бы то ни было. Не ходи на поводу у бесов.

Она была права. Спорить и оправдываться смысла не было.

– Господи, прости меня. За то, что поддался раздражению и осудил человека. Во Имя Иисуса Христа! – покаялся я.

Глаша посмотрела на меня и, чувствовалось, что сердце ее начало размягчаться. Я взял ложечку, отломил кусочек пироженки и протянул Глаше.

– Попробуй мою. А я твою попробую. Если ты не против?

Мир был восстановлен, и жизнь вошла в привычное русло. Я для себя определил, что Виктора удалять из списка не стану, а когда придёт очередь, отдам решение на Глашино усмотрение.

Глаша после краткой задумчивости усмотрела. Когда подошла очередь, Виктор был записан, и время было назначено. При записи он, испытывая мое терпение, немного покапризничал, выбирая время и день приема. Попытался предупредить, что может задержаться. Но все его попытки установить свои правила были основательно разрушены и нивелированы моей непробиваемостью. Он меня откровенно раздражал, но я терпел… Спросите почему? Не знаю. Ответ на этот вопрос лежал где‑то вне моей юрисдикции. Но самое удивительное, что Виктор мою сдержанность и терпеливость воспринимал как должное. Было понятно, что в его мире иначе не может быть.

Дверь распахнулась, и в приемную вошёл, точнее, вплыл он. Ну и типаж, – подумал я. На просьбу надеть бахилы Виктор глянул на меня, как на надоедливого швейцара. Снисходительно и немного презрительно. Не считая нужным пререкаться с челядью, он с недовольным видом выбрал себе бахилы, уселся на диван и погрузился в свой телефон. Надевать бахилы не стал.

– Наденьте бахилы, пожалуйста! – терпеливо повторил я.

Виктор не удостоил меня вниманием, немного смял бахилы в руке и продолжил что‑то читать на экране смартфона. Я повторил свое требование. Он поднял свои ярко синие глаза, обрамлённые не по‑мужски длинными ресницами, и сказал:

– Надену. Я обязательно надену. Когда пойду на прием. – с расстановкой и тоном, которым разговаривают с глупыми детьми, ответил Виктор.

– Виктор! Наденьте бахилы. – повторил я, включая во внешне спокойный голос определённые ноты и тембры, которыми крайне редко приходится пользоваться. – Здесь и сейчас!

– Что вы себе позволяете? Командуете здесь, распоряжаетесь. – довольно громко начал Виктор.

Я не дал ему договорить, приложил палец к губам, и указал на дверь в кабинет Глафиры.

– Тише! Идет прием. Ваши возгласы могут помешать Глафире. – спокойно ответил я и добавил. – Бахилы!

Виктор засопел. Недовольно, обиженно. Насупил брови, хотел что‑то сказать. Хлесткое, оскорбительное. Чтобы поставить хама на место, но вдруг сник и начал, кряхтя, натягивать наши синенькие в белый горошек весёленькие бахилы. Затем посмотрел на меня с вызовом, как бы вопрошая: – Удовлетворено ли мое плебейско‑лакейское естество? Мой внутренний лакей плебейского происхождения был полностью удовлетворен. Но я для себя решил, еще один фортель с его стороны, я за шкирку выставлю его из кабинета. И, может быть, даже дам пенделя. Но это вряд ли. А так хотелось. И не только пендель. А еще в животик прорядить и в ушко…

– Господи! Дай мне Духа сверхъестественного терпения для этого человека. Надеюсь, его приход Тебе действительно нужен. – проговорил я про себя и погрузился в свою книгу.

– Любезнейший! – обратился ко мне барин тоном стареющего бонвивана на курорте в Ницце. – Я хочу знать, умеет ли Глафира решать вопросы?

«Любезнейший». Каков фрукт? Я держался…

– Уважаемый! – ответил я с притворной слащавостью, – На вопросы обычно отвечают, а решают задачи. Как мне кажется.

Я понимал, что мой ответ наверняка выведет его из себя, и ждать всплеска оскорбленного самолюбия смысла не было. Я начал было подниматься со своего места, размышляя о том, как его выносить, когда внутри раздался голос: – Не гони его! Я слегка опешил и снова сел. На удивление мне легко удалось переключить зрение, и я увидел Ангела. Он стоял посреди приемной и своими крыльями загораживал от меня этого чудака. Я кивнул головой, давая понять – команда усвоена и принята к исполнению. Ангел улыбнулся и сложил крылья. Тогда я смог увидеть гостя.

Картинка меня, видавшего всякое, ввела в ступор. На месте, где должен был находиться человек, сидел жирный демон. Он был будто из слизи или гноя. По его телесам все время что‑то текло, вниз и вверх, перемещалось и суетилось. Я присмотрелся и увидел, что он весь покрыт мелкими бесенятами, которые сновали по нему с завидным проворством.

Стало стыдно! Я сидел и пререкался с бесом. Более того, хотел его выставить в ручном режиме. Тоже мне бесогон. Фраер. Дешёвый фраер. Так проколоться. И тут меня шарахнула мысль: – А как он вообще сюда попал? Понятно, что где‑то во всем этом нагромождении бесовского мусора еще теплилась жалкая душонка, но она совершенно не могла иметь своей воли. И я, не выпадая из духовного мира, спросил у беса:

– Ты чего сюда приперся, хороняка?