Сансара, тормози! Продолжение
Я видел, что он смутился. Пухлые щечки стали заливаться розовым, словно под его кожей и вправду текла кровь. Он потупил глаза и, не глядя на меня, ответил:
– Нам действительно немного обидно, что Бог вас, таких несовершенных, таких эгоистичных, таких грешных поставил выше нас.
– Понятно! – ответил я, теряя интерес к разговору.
– Что тебе понятно? – спросил с вызовом ангел.
– На чем Сатана развёл треть твоих братьев. – сказал я, наполнив свои слова жесткостью.
– Кто бы говорил… – возмутился мой собеседник. – Да почти каждый из вас ходит на поводу у бесов.
– Ты прав! Тут не поспоришь. – согласился я. – Но ни один из нас не помнит о том, что когда‑то видел Отца, что был Им сотворён, что имел счастье прикоснуться к Нему. Мы приходим в этот мир обнулёнными. А вы отступили от Отца и предали Его, имея величайшее счастье лицезреть Его и купаться в лучах Его славы. Или я что‑то путаю?
– Я не предавал Бога никогда! – возмущённо начал было ангел. Но я поднял руку и сказал:
– Не будем о грустном. – и добавил: – Ты кольца‑то крути. Не забывай. Вон товарищ уже почти освободился.
Ангел глянул на демона, на котором оставалась всего пара световых колец, и быстро восстановил путы. Ему было стыдно. Да и мне, собственно, тоже. Я знал слабости ангелов, особенно младших чинов, и подленько этим воспользовался.
– Прости меня, друг! – сказал я, обращаясь к ангелу. – Я не хотел тебя обидеть. Просто вы бываете такими снобами, надменными и чванливыми, что иногда хочется вас немного осадить. – И тут же добавил, обращаясь к Отцу: – Отец! Прости мне мою заносчивость и злобливость. Прости, что обидел посланника Твоего, во Имя Иисуса Христа!
Ангел глянул на меня, потом воздел глаза вверх и тоже что‑то закурлыкал на своём ангельском языке. Даже всплакнул немного. Я встал, сделал ему шаг навстречу, распахнул объятия, приглашая обняться. Он на мгновение замешкался, а потом ринулся ко мне, и мы обнялись. Стоит заметить, что обнимал он меня одной рукой. Вторая при этом продолжала пеленать демона.
Мерзкий гад от нашей размолвки явно испытывал удовольствие. Он, можно сказать, наслаждался.
– Когда все окончится, и я получу свободу, эту комедию буду рассказывать на бис среди своих. Вот хохоту‑то будет. – откровенно потешался он.
– Муть обезьянья! – резко обернулся я на его голос, – Куда я тебя освобожу, ты там даже пискнуть не сможешь.
– Я не понял! – начал было возмущаться бесяра. – Эй, петушара небесный! Это произвол! – прогнусавил он ангелу. – Тебе куда сказали меня отправить?
Я вопросительно посмотрел на ангела. Тот пожал плечами и коротко ответил:
– Папа сказал отпустить!
Я округлил глаза и хотел было возмутиться, но бес меня опередил:
– Да! Да! Давай, начни роптать. Сделай мой день, святоша. – захрюкал он от удовольствия. – Надо же счастье‑то какое привалило. В один день увидеть, как бесогон ссорится с ангелом, и он же ропщет на повеление Самого‑о‑о! – ржало это чучело и тыкало когтистым пальцем в потолок.
Я протянул руку, и из моей ладони вылетел лучик света. Тоненький такой. Можно сказать, тонюсенький. И вонзился этому охламону прямо в пасть. Пасть захлопнулась, и демон как‑то судорожно сглотнул и затих. При этом начал злобно вращать глазами. На его отвратительных губищах начала проявляться заплатка, похожая на послеоперационный пластырь. Потом пластырь растворился, а вместе с ним растворился и рот.
– Ты мне теперь почти нравишься! – сказал я, удовлетворенно поглядывая на результаты своего изобретения. – А тебе? – спросил я у ангела.
– Так, точно лучше! – сказал он. – А потом сможет говорить? – тут же обеспокоено спросил ангел.
– Он и сейчас может.
Бес, выпучив глаза, пытался что‑то из себя выдавить. Ничего не получалось, и он вопросительно уставился на меня. Впрочем, и ангел тоже.
– Может, может! Но… – добавил я, подняв указательный палец вверх, – Только псалмы и славословия Господу. А еще может покаяться…
– Ха‑ха‑ха! – совсем не ангельским смехом зашёлся наш пушистик. – А ну прочитай какой‑нибудь псалом. – обратился он к демону.
Тот замотал головой и отвернулся.
– Да ладно тебе, нечистый! Хоть попробуй…
– Ну давай вместе – Живущий под кровом Всевышнего, под сенью Всемогущего покоится…[1]
У демона проявился рот, и он нараспев начал псалом. Когда дошёл до фразы «говорит Господу», вдруг остановился и было начал:
– Да пошли… – рот его исчез. Мы так и не смогли узнать, куда нам следовало идти. Сказать, что он был зол, ничего не сказать. Бес был в ярости.
Вдруг распахнулась дверь, и вышла Глаша.
– Ну что с вами делать? Галдите, как дети, ей Богу. Ни минуты покоя. Заходите! Все…
Я встал и зашел в двери. Как остальные, не знаю. Потому как, когда я вошёл, все были уже на местах. Демон занял свое место, ангел расположился в уголочке, а я, как всегда, выволок стульчик из закутка и присел в середине кабинета. Сам реципиент, получив некоторую свободу от застарелого соседа, крутил головой и с удивлением рассматривал меня, Глашу и периодически вглядывался в тот угол, где стоял ангел. Он его, конечно, не видел, но длительное соседство с бесом сделало его достаточно чувствительным к происходящему в духовном мире. По крайней мере, в той части, которая касалась его лично. Глаша сосредоточилась. А пока Глафира что‑то там свое рассматривает, думаю стоит уделить несколько строк самому гостю.
Виктор был типичный неудачник. Если ему в чем и везло в жизни, то это были женщины. Но не все. А та часть, которая рыдает, глядя сериалы, и часами треплется с подругами по телефону. Есть такой типаж. И поскольку в них всегда есть саккумулированная, нерастраченная любовь и забота, то они готовы отдавать ее первому встречному мужику, который вызывает жалость. Знаете, как облезлому тощему котёнку под дождем. Его всем жалко. Но не все готовы этого блохастого тащить в свой дом. Это потом несчастье растолстеет, обнаглеет, освоится и начнёт гадить, метить и драть обои. А пока оно вызывает жалость. Именно таким был Виктор. Он умел профессионально вызывать жалость и сострадание. А когда понял силу своего таланта, то стал его использовать напропалую. Он вызывал жалость у начальства, у женщин, у детей и даже у продавцов в Пятерочке.
[1] Начало псалма 90
