Сансара, тормози! Продолжение
– Павел! У Виктора серьезное подселение. Не мог бы ты помолиться о нем? – сказала Глаша, выныривая из одной ей ведомых далей.
– Ох, с удовольствием. – ответил я и, повернувшись к Виктору, хотел задать дежурный вопрос о его готовности и желании…
– А кто такая Алла? – вдруг спросила Глаша, глядя на пожёванного бонвивана и останавливая меня жестом.
– Это дочь моей будущей жены. – тихим голосом ответил Виктор, сведя глаза к носу.
– Сколько ей лет?
– Тринадцать. – как‑то с вызовом ответил престарелый бездельник.
– То есть вы планируете склонить эту девочку к тайному сожительству? – холодным тоном без единой эмоции спросила Глафира.
Я буквально почувствовал, как выдохнул ангел в углу. Выдохнул и расслабился. Я мгновенно переключил зрение и уставился на пушистого посланника Небес.
– Почему ты молчал? – грозно спросил я, глядя в его глаза. – Зачем весь этот цирк?
– Я не мог вмешиваться напрямую. – ответил он, с достоинством расправляя крылья. – Все, что было в моей власти, это надоумить этого людя прийти к вам. Все остальное было бы нарушением закона и вмешательством надприродных сил в канву бытия. Бог отдал этот мир вам. А вы его отдали на откуп диаволу. Так что как‑то сами…
Мне показалось, что в словах ангела прозвучали обида и раздражение. Но это вряд ли… Он же ангел.
Я вернулся и услышал окончание Глашиного монолога:
– … неужели вы не верите в воздаяние за всякий грех? Неужели вы думаете, что Бог не читает ваших мыслей? Он даже сейчас смотрит на вас! – говорила Глаша, вколачивая каждое слово в голову этого несчастья. Опасного, следует признать, несчастья. И в конце добавила: – Во Имя Иисуса Христа, я запрещаю вам даже помышлять о совращении этого дитя. – выпалила она и перевела взгляд на меня. – Давай! Можешь у него даже не спрашивать, что он хочет. Здесь другие законы работают.
– Лучше было бы ему, если бы мельничный жёрнов повесили ему на шею и бросили его в море, нежели, чтобы он соблазнил одного из малых сих[1]. – проговорил я слова Писания. И, обернувшись к Виктору, немного не рассчитав силы, выдал слова молитвы.
Виктора начало загибать. Он опустил голову к коленям и принял противоестественную позу. Вдруг голова его стала выворачиваться, и мне пришлось переключать зрение. Картинка, открывшаяся мне, почему‑то напомнила полотна Иеронима Босха[2]. Гнойный бес стоял над склоненным телом и давил своими лапищами на какие‑то нервные центры этому несчастному. При этом белоснежный пушистик равнодушно взирал на разворачивающуюся трагедию. Просто стоял и смотрел. Как таксист с привокзальной площади на носящихся мимо пассажиров. Философски. Мне стало не до выяснений отношений с ангелами.
– Во Имя Иисуса Христа, дух нечистый, я запрещаю тебе убивать его! – выпалил я и добавил на древнем давно забытом языке что‑то вроде: – Я лишаю тебе власти над его душой, разумом и плотью. Пошёл вон от него!
Бес ослабил хватку и посмотрел на меня.
– Да кому он нужен? – проворчал демон своей пастью. – Он же хуже животного. В нем нет смысла.
– А кто тебе дал право судить и распоряжаться, обезьяна? – спросил я строго.
– Он! – просто ответил бес и ткнул своим когтистым пальцем в тушку Виктора. Виктор при этом скрючился еще больше и затрясся, как от удара током.
– Я! Павел, сын Всевышнего, запрещаю тебе вредить этому человеку – прорычал я.
– Ладно, ладно. Нет так нет. – смиренно проворчал бесяра. – Только он не человек. Он людь.
Я решил, что пора заканчивать эту беседу. Не выходя из подпространства, протянул руку и сгреб эту мерзость в кулак. Прошептав в свой кулак координаты, перекрестил содержимое и дунул на него. Уменьшенный до размеров шарика для пинг‑понга бес пулей отправился туда, где ни один Макар никогда не пас своих телят. Одним словом, очень далеко. Проследив за траекторией движения, я вынырнул в реальность.
– Куда это ты его? – спросила Глаша настороженно. Она знала, что беса этого нельзя было отправлять в небытие.
– Я все помню! Его путь лежит в пограничье. – ответил я.
– Ох матерь Божья… – вздохнула Глафира. – Его же там…
– А куда мне его надо было? В небытие нельзя. Тут такие не нужны. Вот пусть там помаринуется.
– Тебе не кажется, что ты сильно жестоко с ним обошёлся? – спросила Глаша.
Я пожал плечами. Пусть там наверху разбираются. Захотят вытащат, не захотят развоплотят. Мое дело телячье. Виктор распрямился и потирал шею.
– Что вы со мной тут делали. Все болит. Будто меня побили. А у вас есть лицензия на такие манипуляции? – начал было он, получив свободу.
– Сейчас пройдет. – сказала Глафира, и в ее голосе не было ни сострадания, ни даже сочувствия. – Виктор! Прощайте! Вам пора.
– Что значит пора? – возмутился озадаченный тип. – Я еще ничего не успел спросить…
Мы с Глашей переглянулись, и я понял, Виктор ничего не помнит. Это было чудесно.
– Мы не сможем вам помочь! Вам следует с этой проблемой обратиться к другим специалистам. – проворковала Глаша с улыбкой. – Это не наш профиль.
– Аферисты! Я так и знал. Вам бы только деньги с людей драть… – начал распаляться Виктор.
– Я могу вам все вернуть. Напомните, сколько вы нам дали денег? – спросил я, мило улыбаясь.
– А потраченное время ничего не стоит по‑вашему? – цепляясь за возможность, выпалил он.
Я взял его под руку, открыл дверь в приемную и, не отпуская, проводил до двери в коридор. Открыл ее и указал жестом на дверной проем.
– Всего вам самого доброго! Пусть милость и благодать Божья будут для вас безграничны. – с улыбкой выдал я и подтолкнул этого людя к выходу.
Виктор, как зачарованный, еле переставляя ноги, вынес свою тушку в коридор. Я закрыл дверь и произнёс молитву запрета на посещение этому телу. Потом выдохнул и вернулся к Глаше.
– Ну и тип…
– Да уж… – согласилась Глаша. – Знаешь, после него хочется в душ и долго‑долго тереться самой жесткой мочалкой. Чтобы ни молекулы его не осталось.
– Так! А где этот перистый ханжа? – сказал я, вспомнив об ангеле.
– Исчез сразу, как ты выставил Виктора. – ответила Глафира.
[1] Место из Евангелие от Луки, 17 глава.
[2] Иероним Босх – Нидерландский потомственный художник, один из крупнейших мастеров периода Северного Возрождения.
