Сансара, тормози! Продолжение
– Да! Я ознакомился с определением слова «сказка». В разных источниках. Но… – сказал он и поднял свой страшный когтистый палец вверх, – Они все ошибочные. Там пишется, что сказки вымысел, ложь с каким‑то намеком. А я проверял. Все описано с небольшими допущениями, но достаточно точно.
– Вот это клей! – только и сказал я, поворачиваясь к Глаше. – То есть Конёк‑Горбунок правда? И Царевна‑Лягушка…?
Глаша развела руками и пожала плечами.
– Ты знаешь, я никогда не задумывалась об этом. И не проверяла даже. Сказки и сказки.
Позикус начал раздуваться от гордости. Его распирало от того, что он оказался умнее и начитаннее этих детей Евы. Безусловно, он был наихитрейшим гадом и все это разыграл, чтобы я его сразу не аннигилировал. Честно признаться, любой демон имеет такой запас знаний и опыта, что человеку можно только пыль за ними ловить. Соотношение интеллекта было явно не в нашу пользу.
– Знаешь, бес! Я проверю твои слова и тезисы. И если ты все наврал, то найду тебя, вызову, где бы ты ни был, и наконец‑то отправлю туда, где тебе самое место. – сказал я жестко. – Ты меня обнадежил тем, что Конёк‑Горбунок был на самом деле. Ты даже где‑то подорвал мою веру в прекрасное. И если ты наврал, то тебе кадухис[1].
Демон лупал глазами, Глаша еле сдерживала смех, а я продолжал:
– Во мне сейчас загорелась надежда, что и Меч‑Кладенец существует. И, самое главное, скатерть‑самобранка!
– Это все было! Точно было! Зуб даю! – затараторил Позикус.
– Ну твои зубы при их количестве особой ценой не обладают. Пятьсот давай? – сварливым тоном предложил я.
Позикус мгновенно согласился
– А теперь, если ты такой умный и начитанный, скажи мне: – А та скатерть‑самобранка все может подавать?
Позикус кивнул, как солдат‑первогодка перед генералом. Быстро, четко.
– И сладкую импортную газировку без сахара? – подозрительно прищурившись, спросил я.
Бес сначала опешил от моего вопроса, Глаша, уже не имея сил сдерживаться, откровенно потешалась и открыто хохотала. Но Позикус собрался с духом, напустил на себя серьезный вид и выпалил тоном опытного лектора:
– Человек! Скатерть‑самобранка является сложнейшим инструментом, который одновременно находится в нескольких пространствах, и сделана была великим мастером, имя которого утрачено. И поскольку она инструмент, а не склад товаров, то может материализовывать только то, что просящий себе представляет.
– Ничего не утрачено. Имя мастера кудесник Микула Дабода, и сделал он ее для своей жены, чтобы ей не приходилось готовить на всю ораву его детей и родственников. Ибо мужиков было много, а баба всего одна. Точнее, не делал ее. Он только ее модифицировал как подпространственный двухфазный транспортер‑материализатор. – выдала Глаша на одном дыхании.
– А! Съел, демоняка? – во как мы можем. – сказал я с гордостью за Глашин дар. И добавил: – То есть это, как модем. Модулятор‑демодулятор. Развоп. Развоплощатель‑воплощатель. Как, интересно?
– Не совсем так – сказала Глафира задумчиво. – скорее все же синтезатор. Иначе где‑то бы еда пропадала, когда материализовывалась на столе. А это нарушает законы этики. То есть вселенной.
– Вот это да! – сказал я и обернулся к Позикусу, как бы приглашая его присоединиться к моему восхищению. Но этого не требовалось. Он, как заворожённый, своими красными глазищами уставился на Глашу и открыл свою пасть размером с небольшой гараж.
– Видал? На раз‑два раскатала весь вопрос. – сказал я, улыбаясь.
– Истинно! Тебе, дочь Евы, известны все глубины бытия. – а потом увидев, как я приподнимаю руку и разворачиваю ладонь, затараторил: – Ой! Прости, барин! Оговорился. Это все мое тяжелое детство, недостаток витаминов, игрушки чугунные. Какая же она дочь Евы? Никакая она не дочь ей. Та отступница была. А эта ого‑го‑го… – и очень сильно шлепнул лапищей себя по губищам. – Больше не буду! Не вели казнить, вели миловать!
Мы с Глашей захохотали, и я махнул рукой. У беса отлегло, и он решил, что сейчас самое время обсудить тот вопрос, с которым он прибыл в наш мир. Дождавшись, когда мы успокоимся, он, как школьник‑первоклашка, поднял руку и спросил:
– А теперь можно я кое‑что спрошу? – и стал притворно лупать глазами, считая, что так у него вид будет более жалостливый.
– Позикус! Давай ка ты для начала прими вид более уместный. А то у меня шея уже болит на тебя вверх пялиться.
Позикус отдал честь и мгновенно сдулся до размеров ребенка лет пяти. При этом его облик здорово изменился. Исчезли ожерелья из черепов и браслеты из костей. Всякие индуистские слова, вязью покрывавшие его тело, тоже растворились. Но при всех этих трансформациях видок имел еще тот. Мне, конечно, было все равно, какого он размера. Между мирами все не так, как на самом деле. Позикус мог вполне в своей истинной ипостаси быть размером с планету. Ну а тут действовали другие законы. Долго такая махина не смогла бы быть незаметной. Рано или поздно кто‑то из чувствительных граждан его все равно бы разглядел. А там только держись. Сначала крик‑визг. А потом вдруг его бы стало видно всем. Поэтому, чем меньше внедрение в межпространство, тем дольше оно может удерживать связь между мирами без материализации объекта.
Позикус сел в позу «Лотос» в двух метрах перед нами и приготовился говорить. Но тут наша беседа была прервана.
– Какая у вас собачка интересная. Как порода называется? – вдруг раздался голос у нас за спиной. Я обернулся. За нами стояла дородная тетка, на поводке которой был красивый рыжий толстый корги. Собака была эталонной. И стать, и взгляд, и клиренс. Все идеальное. Но что меня очень удивило, коржик совершенно не испугался нашей «собачки».
– О! Это албанский чихуахуа. Редкая порода. – приветливо ответил я, оборачиваясь к собеседнице.
– Уж больно крупный и страшненький для чихуахуа. – с сомнением сказала она задумчиво.
– Так албанский же. И болел в детстве. Рахитом. Сильно. – с напускным сожалением произнес я.
Тетка без приглашения совершенно по‑свойски уселась на нашу скамейку. Я посмотрел на Позикуса. Он был почему‑то очень грустен и даже немного напуган.
– Значит так! – вдруг властным голосом проговорила собеседница. Ты! – она указала пальцем на Позикуса, – Прямо сейчас отправляешься восвояси. Так велено! – взмахнула рукой, и наш чихуахуа с каким‑то подозрительным звуком несварения чьего‑то желудка растворился. – А ты, бесогон, внимательно слушай меня.
Я мгновенно переключился, и увидел, что это никакая не тетка с милой собаченькой, а два ангела. Разного ранга, но точно не обычные крылатые.
– Павел! – проговорил тот, что был тетушкой, – В связи с тем, что этот разговор вскоре закончился бы отбытием этого нечистого в небытие, мы решили испросить разрешения у Самого, чтобы прервать вашу беседу.
– Лихо это вы. К Самому сгоняли. – с плохо скрываемым раздражением проворчал я. Глаша взяла меня за руку. Я в ответ ее пожал – все под контролем. – А чего это вы решили вмешаться в канву реальности?
– Через несколько дней к тебе придет посланник. Выслушай его и все поймешь. – ответил ангел.
– А сейчас слабо?
[1] Кадухис (идиш) – возглас, ставший со временем означать полный конец какого‑либо действа.
