Секретная бухта в Хорватии

Мэдди обхватила колени руками, надеясь, что они перестанут дрожать. Генри Комптон‑Барнс с замшевыми заплатками на локтях пиджака и бабочкой на шее просматривал ее работу. Казалось, что прошла целая вечность, прежде чем он поднял голову и наконец заговорил:

– Профессор Грегори – мой хороший знакомый, и он лично тебя рекомендовал, посему я буду с тобой честен. – Его губы сжались в трагическую линию, словно кто‑то потянул за нитки, закрепленные в уголках его губ. – Технически ты справилась хорошо. Прекрасное исполнение, внимание к деталям поразительное.

Мэдди догадывалась, что за этим последует огромное «но».

– Но нашей галерее нужны картины, в которых… – Он покачал головой. – В этих нет оригинальности, изюминки. Им не хватает je ne sais quoi, то, чего словами не опишешь, то, что выделяет произведение искусства среди остальных. Это может передать лишь художник. Когда смотришь на такую работу, понимаешь, что это могло выйти только из‑под его кисти. Как с певцами, например. Уж прости меня, но я гораздо старше тебя, поэтому приведу в пример Карли Саймон. Ты слышишь ее голос и сразу понимаешь, что это она. Ее голос – это ее уникальность. Вот что я ищу в картинах.

Они, безусловно, очень красивы, но я не вижу твоей души. Я не вижу в них тебя. Мэдди, позволь дать тебе совет. Отправляйся в новое, неизведанное место. Забудь все, чему тебя учили, все, что знаешь. Нарушь правила, экспериментируй, и, самое главное, рисуй от всего сердца.

 

Рисуй от всего сердца. Мэдди закатила глаза, представляя картину в духе Сальвадора Дали: огромная кисть пронзает красное сердце, позади – пустынная равнина, алые капли падают на желтый песок. Рисуй от сердца. Ну и как это понимать? Кто‑нибудь говорил такое Пикассо, Родену, Ван Гогу? Мэдди поморщилась. Не то чтобы она стояла с ними в одном ряду…

Девушка сидела в кофейне и попивала капучино, расстраиваясь, что поддалась порыву утопить свое горе в таком дорогом напитке.

– Бо‑оже, – протянул голос, принадлежащий кому‑то из высшего класса, кто сел позади нее. – Ну и посмешище. О чем только Генри думал?

– Ты про ту девчонку, что только что вышла? Милое платьице, ну прямо Тулуз‑Лотрек.

Мэдди сжала фетровый беретик, что лежал у нее на коленях.

– Это друг Генри его попросил. Он рассказал, когда записывал в ежедневник время назначенной встречи.

– Думаешь, он ее принял? Нет же? Вся галерея бы под откос пошла.

– Вряд ли. Судя по ее виду, он с позором ее выгнал. Когда она пришла, я уже была готова сказать ему, что он зря тратит свое время. Типа серьезно? Ты слышала, как она разговаривает?

Другая девушка расхохоталась.

– Ага. Заурядная дура.

– Ш‑ш, так теперь нельзя говорить, вдруг оскорбишь кого. Наверное, теперь и слово «посмешище» кого‑нибудь ущемит.

Девушки рассмеялись, упиваясь своим превосходством, а Мэдди покраснела, чувствуя, как жар приливает к щекам. Она, наверное, выглядела как перезрелый рождественский эльф. Она схватила берет, натянула его себе на голову и повернулась. Одна из девушек подняла на нее взгляд, и ей даже хватило совести ахнуть.

– Мы, посмешища, – начала она, – не можем похвастать принадлежностью к высшему классу, но зато мы говорим то, что думаем, и не позволяем каким‑то надутым и высокомерным идиоткам себя оскорблять. Не у всех мамочки и папочки разбрасываются деньгами. А раз вы позволяете себе так обсуждать людей, вам не помешает вернуться в школу и поучиться хорошим манерам. Вам должно быть стыдно.

Довольная тем, как девушки вытаращились на нее, словно рыбки гуппи, Мэдди выплыла из кофейни с высоко поднятой головой.

 

К сожалению, пусть она и дала отпор обидчицам, факт оставался фактом: она упустила свой шанс попасть в галерею, и просить помощи больше было не у кого.

Мэдди посмотрела на табло с расписанием поездов станции Юстон. До ее дешевого поезда оставалось еще два часа. Она вернется в Бирмингем и будет рассказывать маме об очередном проваленном собеседовании. До этого Мэдди еще никому не рассказывала, зачем на самом деле едет в Лондон. Кроме профессора Грегори, конечно.

Она вздохнула и открыла Вотсап.

Срочно. Срочно. Срочно. Ты еще ищешь работу? Вакансия временная, но в Европе, и им очень нужен кандидат. Позвони мне.

Девушка улыбнулась, читая сообщение от своей подруги Нины. Они встретились в Париже в тот год, когда Мэдди училась за рубежом. У них было много общего, и они сразу подружились. Они обе происходили из многодетных семей, и обе скучали по своим родным, но не по требованиям, которые бытовали в их семьях.

Ключевым словом в сообщении было «Европа», все равно что зов сирены. Мэдди хотела уехать как можно дальше от дома – после года, проведенного во Франции, она чувствовала, что ей там больше не место.

– Ну что там? – спросила она, стоило Нине ответить после первого гудка. – Где в Европе? Что делать нужно? Виноград собирать?

– Там кое‑что покруче. – Голос Нины звенел от еле сдерживаемого восторга. – Это в Хорватии.

– Ты раскашлялась сейчас или что?

– Очень смешно. Я серьезно. Ник полчаса назад звонил Себастьяну. Он едет на отдых со своей новой подружкой. Они фрахтуют яхту целой компанией, но их стюардесса слилась. Времени искать новую нет, они уезжают через три дня. Нужно всего‑то немного убираться и готовить, ухаживать за гостями, короче. Их там всего шесть человек.

– Я вся твоя, – тут же ответила Мэдди, хотя в жизни не бывала на суднах, если, конечно, не считать водный велосипед на Тенерифе. А благодаря Себастьяну, парню Нины, что работает шефом, Мэдди многому научилась за те полгода. Раньше она умела готовить разве что пастуший пирог и ланкаширское жаркое, но теперь репертуар ее блюд расширился. Да и потом, на отдыхе ведь все едят салатики да мороженое?

Нина аж взвизгнула:

– Класс! Я скину тебе номер, звякни этому хорвату. Ох, вот это ты оторвешься! Две с половиной недели в Хорватии! Я даже завидую.

Мэдди тоже заверещала в ответ:

– Круть! Спасибо тебе большое. Поскорей бы встретиться с твоим братом. У меня такое ощущение, будто я его уже знаю.

 

Глава 3. Хорватия