Шепот тьмы

– Достаточно долго. – Маккензи, не дожидаясь приглашения, вошла в освещенную ночным светом комнату, обогнула покосившуюся башню из контейнеров для хранения и опустилась в кресло за столом Делейн. – Знаете пословицу «Кто не умеет делать, тот учит»? Ходят слухи, что это верно для Уайтхолла. Он ни дня в своей жизни не ходил по небу. Его чудо‑мальчик делает за него всю тяжелую работу.

Делейн скривила лицо. «Чудо‑мальчик?»

– Колтон Прайс, – сказала Маккензи, будто это было очевидно. – Я слышала, что Уайтхолл относится к нему как к богу, что объясняет, почему у него эго размером с планету. Какой‑то второкурсник с соседнего ряда сказал мне, что Прайс может раздвинуть небо голыми руками, независимо от того, находится ли он рядом с линией лей или нет.

Делейн ждала, пока Адья задаст самый очевидный вопрос. Когда ее соседка по комнате замолчала, она спросила:

– Все ли в этой комнате знают, что такое лей‑линия, кроме меня?

– Да, – ответила Адья, по‑прежнему щурясь в зазеркалье. – А ты нет? – Глаза Маккензи потупились.

– Нет, – сказала Делейн, пораженная ее удивлением. – Моя мама была довольно нестандартной учительницей, но даже ее самые странные планы уроков никогда не касались оккультизма.

– Ах. – Маккензи закинула свои скользкие ноги на стол Делейн. – Стипендиатка?

– Да. – Это признание заставило Делейн почувствовать себя маленькой. Забравшись поглубже в кровать, она натянула рукава свитера на кончики пальцев. – Я начинаю жалеть, что согласилась ехать в то место, куда меня послали. Сегодняшний день заставил меня понять, насколько я отстала от жизни.

– Ты наверстаешь упущенное. – Адья поставила зеркало на кровать. – Подумай о линиях лей так: ты когда‑нибудь видела продольную карту Земли?

– Конечно, – сказала Делейн.

– Это похоже на такую карту. Только там, где широтные и продольные линии используются как путевые отметки, линии лей – это сверхъестественные реки энергии. Воздух становится достаточно тонким, чтобы пересечь его только в тех местах, где концентрация энергии наиболее сильна.

– Если только ты не Колтон Прайс, – сказала Маккензи, осматривая поверхность своих ногтей.

– Предположительно, – поправила Адья. – Это просто слухи в кампусе. Сомневаюсь, что кто‑то видел, как он это делает. Кстати, меня зовут Адья.

– Маккензи. Я как раз живу напротив.

– Кажется, я уже встречала твою соседку по комнате, – сказала Адья. – Она занималась на пуантах в холле.

– Та, что в костюме в виде зверька? Да, это Хейли. Мы с ней попали вместе в лотерею соседей по комнате. Она второкурсница, но не смогла найти ни одного человека, с который бы захотел жить с ней. Даже не представляю почему. – Маккензи наклонилась и ткнула пальцем в ближайший ночник – бледное скопление светодиодных грибов. – Что вы двое делаете здесь при полной темноте? Сейчас нет и десяти часов.

– У меня болит голова, – сказала Адья, что было почти правдой.

Делейн, в свою очередь, ничего не сказала. Она не хотела говорить им, что отчаянно нуждалась в компании. Не хотелось признаваться, что она уже подкрадывалась к студенческому обществу ночью и обнаружила, что общая комната наводнена звуками. Приглушенная акустика комнаты превращала разговоры в эхо, которое с шипением билось о ребристые потолки. Голова у нее гудела, а ее ответы запаздывали. Взволнованная, она убежала, как только смогла.

Не то чтобы это имело значение. Чем дольше она проводила время в компании своих новых однокурсников, тем больше ей казалось, что она единственная, кто всю жизнь прожил без истинного понимания сверхъестественного. Она не понимала таких вещей, как гадание и лей‑линии. Она не могла видеть за завесой. Она не могла разорвать небо. Она даже не могла спать с выключенным светом.

Вероятно, когда придет время шагнуть сквозь небо, она не сможет сделать и этого. В другом конце комнаты Адья снова уставилась в зеркало, нахмурив брови. Маккензи внимательно разглядывала Делейн, опершись локтем на стопку книг, проводя острым ногтем по своей щеке.

– Ты справишься, – сказала она, когда молчание стало некомфортным.

– Прошу прощения? – замерла Делейн.

– Это то, о чем ты думала, верно? Сможешь ли ты переходить из одного мира в другой?

– Да, – призналась Делейн. – Но…

– У тебя получится, – повторила Маккензи. – Я выросла в Салеме. Мои мама и тетя – члены местного ковена. Они проводят чтения в задней комнате семейного магазина, который они купили исключительно из‑за его близости к лей‑линии. Я провела свое первое чтение для клиента, когда мне было шесть лет. Как только Годбоул открыл свои двери, я поняла, что буду поступать.

– Это должно быть подбадривающее напутствие? – нахмурилась Делейн.

– Нет. – Маккензи закатила глаза. – Я хочу сказать, что я подала заявление на раннее зачисление. Я прошла собеседование. Я написала потрясающее эссе. Но нет никаких гарантий, что у меня есть все необходимое, чтобы шагнуть между мирами. Многие кандидаты отсеиваются после первого семестра. А ты? Ты могла оказаться буквально где угодно, а стипендиальная комиссия определила тебя в университет Хау. Это значит, что‑то внутри тебя подсказывает: твое место здесь. Может быть, в большей степени, чем все остальные.

Звук разбившегося стекла привлек внимание обеих. Адья стояла в центре комнаты, ковер вокруг ее ног был усеян осколками. Зеркало лежало лицом вниз, оловянные розочки блестели на свету.

– Простите, – сказала Адья, быстро моргая. – Просто в зеркале было что‑то такое.

– Что‑то, – повторила Делейн. – Лицо.

– Да, – сказала Маккензи, не впечатленная. – Твое. Ты смотришь в это зеркало с тех пор, как я пришла сюда».

– Не мое. – Адья отодвинула зеркало подальше от себя. – Это был мальчик. – От того, как она это сказала, от ее напряженного голоса у Делейн застыла кровь. Она снова подумала о ветхом дереве, о лице мальчика в темноте. О том, как он распался под порывами ветра, появился и исчез в мгновение ока. Она провела ладонями по руке, пытаясь вернуть тепло под кожу.

– Дело в том, – сказала Адья, все еще разглядывая ручное зеркало, словно ожидая, что оно отрастит клыки и бросится на нее, – я думаю, он умирал.

У Колтона Прайса был тщательно продуманный распорядок дня. Он выглядел так: шесть тридцать три. Утро. Среда. Он стоял в подвале своего пустого семейного таунхауса со штангой в руках и заканчивал последний подход. В плоском отражении настенного зеркала его черты лица были суровыми и бледными. Он моргнул, отгоняя мысли, и аккуратно положил гири на стойку для гантелей, разминая затекшее плечо.