Снег на кедрах
– Уверен?
– Вроде да, – ответил Леонард. – Ну да, точно.
– А «Магнат»… чье это судно? – спросил Арт.
– Моултона, – ответил Марти. – Прошлой весной купил его у Лейни.
– А «Островитянин»? Это кто?
– «Островитянин» у Миямото, – ответил Дейл. – Вроде у него. Ну, у того, что младше.
– У старшего, – поправил Исмаил. – Кабуо старший. Младший – это Кэндзи. Тот на консервном работает.
– Все они на одно лицо, – рассудил Дейл. – И не разберешь, кто есть кто.
– Ага, японцы эти… – Юваг швырнул окурок в воду рядом со «Сьюзен Мари».
– Значит, так, – решил Арт, – увидите Хардвелла, Вансе Шёпе, Моултона или кого там еще – скажите, чтобы зашли ко мне побеседовать. Я хочу знать, говорил ли кто из них с Карлом прошлой ночью. Понятно? Чтоб явились все до единого.
– А шериф прямо землю носом роет, – сказал Юваг. – Разве это не несчастный случай?
– Конечно, – ответил Арт. – И все‑таки, Уильям, человек мертв. Придется писать отчет.
– Короший человек был, – высказался Ян Сёренсен, говоривший с легким датским акцентом. – Короший рыбак. – И покачал головой.
Шериф убрал ногу со сваи и тщательно заправил рубашку в брюки.
– Абель, – бросил он помощнику, – подготовь катер и жди меня в участке. Я тут пройдусь с Чэмберсом. Надо обговорить кое‑что.
Но только когда они совсем вышли из доков и свернули на Портовую улицу, шериф перестал говорить о пустяках и перешел к делу.
– Послушай, Исмаил, – сказал он, – я знаю, что ты задумал. Ты задумал статью. Шериф Моран подозревает, что дело нечисто, и начал расследование. Так?
– Ну, не знаю, – ответил Исмаил. – Я пока еще ничего не знаю. Надеялся, что ты введешь меня в курс дела.
– Конечно, введу, – ответил Арт. – Только ты сперва обещай мне кое‑что. Ты ни словом не обмолвишься о расследовании, идет? Хочешь сослаться на мои слова? Вот, пожалуйста: Карл Хайнэ утонул в результате несчастного случая. Ну или что‑то в этом роде, ты уж сам придумай. Но о расследовании молчок. Потому что нет никакого расследования.
– Хочешь, чтобы я соврал? – спросил шерифа Исмаил. – Состряпал фальшивку?
– Ладно, только давай без протокола, – предупредил шериф. – Да, расследование ведется. Всплыли кое‑какие странные, совсем незначительные детали, и они могут означать все что угодно – такова наша позиция на данный момент. Это может быть убийством, непредумышленным убийством, несчастным случаем… чем угодно в буквальном смысле этого слова. Все дело в том, что пока мы ничего не знаем. И если ты раструбишь об этом на первой странице, не узнаем никогда.
– А как же те парни, с которыми ты только что говорил? Сам знаешь, Арт, что они сделают. Юваг всем и каждому разболтает о том, как ты вынюхивал убийцу.
– Это другое дело, – возразил Арт. – То ведь слухи, так? А слухи пойдут в любом случае, без всякого расследования. Таким образом мы дадим убийце понять – если, конечно, он существует, – что все это пустая болтовня. Пусть длинные языки поработают на нас – введут его в заблуждение. Да и в любом случае я обязан был задать вопросы. У меня ведь нет выбора. И если кто хочет строить догадки, так ведь то его личное дело, тут уж ничего не поделаешь. Но вот заявлений в газете я не потерплю.
– Похоже, ты уверен, что предполагаемый убийца живет здесь, на острове. Уж не это ли…
– Послушай, – шериф вдруг остановился, – что касается «Сан‑Пьедро ревью», то чтобы никаких «предполагаемых убийц». Давай договоримся раз и навсегда.
– Договорились, – ответил Исмаил. – Хорошо, дам твои слова насчет несчастного случая. А ты держи меня в курсе.
– Идет, – согласился Арт. – Если что откроется, первый узнаешь. Ну? Теперь доволен?
– Статью‑то все равно писать надо, – ответил Исмаил. – Так что расскажи мне поподробнее про этот «несчастный случай».
– Валяй спрашивай, – дал добро шериф.
Глава 5
Утренний перерыв в заседании закончился. Окружной коронер Гораций Уэйли мягким голосом произнес клятву на судебной Библии и втиснулся за стойку, отведенную для свидетелей. Сжав пальцами дубовые подлокотники, он моргнул, глядя сквозь очки в стальной оправе на Элвина Хукса. По натуре Гораций был человеком закрытым, ему было около пятидесяти, слева на лбу у него расползлось темное пятно, которое он часто, сам того не замечая, потирал. Внешне Гораций производил впечатление человека аккуратного и педантичного, он был худым, как аист, хотя и не до такой степени, как Арт Моран. Гораций натягивал наутюженные брюки чересчур высоко на узкую талию, а редкие волосы напомаживал, приглаживая справа налево. Глаза у него были навыкате – сказывалась излишняя активность щитовидной железы – и плавали за стеклами очков. Он двигался с видом человека изнуренного, пребывающего в нервном напряжении.
Гораций без малого два года прослужил офицером медицинской службы, участвуя в военных действиях на Тихом океане; все это время он недосыпал и страдал от тропических болезней, что не могло пройти бесследно. Оставленные на его попечение раненые умирали, а Гораций тем временем находился в бессонном забытьи и с помутившимся сознанием. В его голове эти раненые и их кровавые раны смешались, превратившись в один повторяющийся сон.
Утром шестнадцатого сентября Гораций сидел у себя за столом и разбирался с бумагами. Днем раньше в доме престарелых скончалась женщина девяноста шести лет; еще одну старуху восьмидесяти одного года смерть настигла, когда та колола дрова, – ребенок, привозивший в тачке яблоки, нашел ее распластанной на колоде, рядом с козой, тыкавшейся мордой ей в лицо. Так что, когда зазвонил телефон, Гораций заполнял два свидетельства о смерти, да еще в трех экземплярах каждый. Гораций в раздражении поднес трубку к уху – после войны он не мог одновременно делать несколько дел, а сейчас был очень занят и не хотел ни с кем говорить.
Тогда‑то он и услышал о смерти Карла Хайнэ. Тот спасся с затонувшего «Кантона» и, как и Гораций, пережил окинавскую бойню, а все для того, чтобы умереть вот так нелепо, запутавшись в сетях.