Снести ему голову!
– А! – Камилла поспешно схватилась за полученную возможность. – Так это очень просто. Мама давно научила меня, как легче их запомнить. Ведь они соответствуют буквам одного слова[1]. Она сказала, что дедушка, вернее всего, назвал вас так в честь среды Скрещенных Мечей и танца Пятерых Сыновей. Это так, дедушка?
Сидящая у камина в баре миссис Бюнц взволнованно замерла, не донеся до рта сидр.
Глаза старика Вильяма свирепо сверкнули.
– Девицам то не положено знать, – припечатал он. – Это мужские дела.
– Понимаю. Мама говорила. Но ведь посмотреть‑то можно? А в эту среду на двадцать второе правда ведь будут Скрещенные Мечи?
– Да уж не без этого.
– Я там буду Разгонщиком толпы, – громко сообщил Эрни. – Все слышали?
– Чего шумишь зазря? А то мы не знаем, кто будет Разгонщиком, – цыкнул на него отец. – Все прямо дрожат от страха.
– А летчик‑командир будет Щелкуном, – сказал Эрни, не желая оставлять начатую тему. – летчик‑командир – Коньком, значит. Это мой командир, я у него служил – Саймон Бегг. Мы, правда, зовем его Сим‑Дик… Так вот, он будет Коньком…
– Будет… Будет… – хором соглашались братья.
Тут собака Эрни вылезла из‑за двери и, призывно глядя на хозяина, заскулила.
– Сколько же можно терпеть здесь эту вонючую тварь! – поморщилась Трикси.
– Да больная она, – покачал головой Том Плоуман. – Прости, Эрн, но твоя собака и впрямь больна.
– Ладно, – махнул рукой Энди. – Отправь собаку домой, Эрн.
Вмешался отец и приказал собаке убираться вон, добавив, что иначе он вышибет из нее дух. Сыновья – разумеется, за исключением Эрни – шумно поддержали его. Что же касается самого Эрни, то при этих словах лицо его исказилось и, подхватив на руки собаку, он устремился к выходу. В дверях, однако, остановился и обвел всех уничтожающим взглядом:
– Пусть только кто‑нибудь попробует тронуть мою собаку – он может считать себя трупом.
В зале повисла тишина. Эрни хлопнул дверью и вместе с собакой скрылся в темноте.
Братья нерешительно топтались на месте и смущенно прокашливались. Наконец старик сказал:
– Ну что тут скажешь – паршивый сосунок. Ума‑то еще не нажил, а туда же…
Трикси поспешила заверить, что на самом деле она без ума от животных, но всему же есть предел.
Вскоре Эрни вернулся – уже один – и, глянув из‑под насупленных бровей на отца, принялся ныть как ребенок:
– Нельзя уже не иметь себе ничего для забавы… Это не делай, то нельзя… Собаку не держи… Роль Шута вы тоже мне не даете. Уж у меня бы точно получилось – из меня бы такой Шут гороховый вышел… – Он ткнул рукой в сторону отца. – Это все ты… Вот доктор – ученый, он правильно все сказал про тебя, что ты в этом не разбираешься. Почему ты не послушаешь его и не дашь мне сыграть? Ну почему‑у…
Нытье на старика ничуть не подействовало, он только еще больше разозлился:
– Будь доволен и тем, что тебе позволят разгонять толпу. И вообще попридержи язык и не суйся не в свое дело. Да, пока не забыл… – Он повернулся к Трикси. – К нам тут в Кузнецову Рощу заходила одна иноземка. Все крутила своим носом, старая квашня. Не знаешь ли, что за птица?
Камилла дернула его за рукав и молча указала в сторону бара, где, скрытая от всех, у камина сидела миссис Бюнц. Трикси растерянно открыла рот. Четверо старших братьев принялись отчаянно прочищать глотки.
– Так она здесь? – вскричал старик Вильям. – Сидит выжидает?
– Она на несколько дней, – прошептала Трикси.
– Говори потише, Лицедей, – предупредил ее отец.
– Как хочу, так и говорю! Не нужны нам тут всякие швабры…
– Ну не надо, папа, не надо… – загалдели сыновья.
Но Лицедея было уже не остановить – так он распалился. Взглянув сквозь стеллажи с бутылками на миссис Бюнц, Камилла увидела, что та тихонько, на цыпочках семенит к выходу. При этом вид у нее был такой, будто к ней все сказанное совершенно не относится.
– Дедушка! – возмущенно воскликнула Камилла. – Она же слышала вас! Ну как вы могли! Вы же оскорбили ее чувства – а ведь она не англичанка…
– Помолчи.
– С какой это стати я должна молчать?
К всеобщему удивлению, при этих словах Эрни разразился визгливым смехом.
– Ну чисто мать! Она, заноза! – выкрикнул он, ткнув Камиллу пальцем в ребра. – Нет, вы только послушайте!
Старик Вильям гневно сверкнул глазами на внучку.
– У‑ух, дурная кровь! – мрачно прогудел он.
Однако Камилла ничуть не смутилась.
– Ну хватит! – дерзко продолжала она. – Вы сами не умеете себя вести – прямо как переигравший резонер или злодей! Не обижайтесь, дедушка, но это просто залепуха!
– Что это еще за странные словечки?
– Если хотите знать – театральный жаргон.
– Ах, театральный! – прогремел он. – Может, ты еще скажешь мне, что ты позоришь наш род, занимаясь этой ерундой?! Это же чертова лавочка – весь ваш театр!
– При всем моем уважении, дедушка, вы несете полную чушь.
– И это моя внучка! – вскричал он так, словно выступал на сцене. – Какая‑то актрисулька! О боже! Хотя чего ж было еще ждать, когда ее выносила в чреве сама блудница в пурпуре!
Нэт и Энди, как и полагается близнецам, хором воскликнули:
– О господи!
Хозяин гостиницы не выдержал:
– Эй вы, потише, честной народ!
– Не понимаю, что вы хотели этим сказать, – с жаром возразила Камилла. – Если вы имеете в виду вероисповедание моего отца, так вам прекрасно известно, что я его не разделяю. Они с мамой решили все еще до того, как я родилась. Не я должна была быть католичкой, а мой брат, если бы он успел родиться. Я той же веры, что и вы все…
– А чем это лучше? – продолжал неистовствовать Вильям. – Небось наплевала на истинную веру, а сама хороводишься с проклятыми католиками!
Он подошел к ней вплотную. Лицо старика было перекошено от злости.
[1] Имеется в виду английское слово «DANCE» – «танец» и английские имена пятерых братьев: «D» – Dan, «А» – Andy, «N» – Nat, «С» – Chris, «Е» – Erny.
