Солнце светит одинаково
Елена Тихоновна окончательно пришла в себя.
– Это коллега моего мужа, он был прикомандирован к группе Бельского от министерства обороны, полковник Леонид Вересов. Погиб, попал под машину.
– Под машину? А вот тут сказано…
Сомов протянул Елене Тихоновне листок с рапортом.
Она торопливо надела очки, и взгляд её стремительно побежал по строчкам.
Потом она заплакала. От обильных слёз даже стёкла очков сделались мокрыми.
– Да что с вами?! Успокойтесь! Ну же… – упрашивал Сомов, осмелившись мягко теребить её за плечо.
Он совершенно не был готов к метаморфозам.
До сих пор он общался с почтенной матерью семейства, а теперь вместо матроны перед ним сидела объятая горем девочка.
– Сейчас, сейчас, я успокоюсь, сейчас, – обещала она, останавливаясь, всхлипывая и снова заливаясь слезами.
Наконец она вымолвила:
– Про машину мне Леонид сказал… А его убили… Эта была моя любовь, мой любимый мужчина… Муж и любовник – тёзки… Занятно, да?
Сомов оказался окончательно сбит с толку:
– Но вы же говорили…
– Я неправду говорила! Помогала вам создавать миф!
– Как же так?..
Елена Тихоновна неспешно протирала шёлковой салфеткой очки и с вызовом смотрела на Сомова.
Снова метаморфоза! Невозможно представить, что в этой немолодой женщине с гордой осанкой и долгой, как таяние айсберга, красотой он только что видел несчастную девочку!
– Леонид мне лгал… И лгал намеренно! – голос её был жёстким и спокойным, каким обычно вещают о возмездии. – Вам, Арсений, нужно будет разобраться в этом, – она протянула ему листок с рапортом. – Все ваши усилия и расходы я оплачу. И главное: расследование должно быть строго конфиденциальным!
Глаза её взглянули вдруг с болью:
– Больше мне некого просить…
Глава 4
Без мифа
Читатель и так давно понял, что Елена Тихоновна помогала создавать миф о Неретине.
Стремление приукрасить прошлое (а подчас и действительность) свойственно людям (а зачем ещё создаются мифы?!), что, пожалуй, не заслуживает строгого осуждения, но только если правда не превращается в своего антипода, когда бездарь объявляется талантом, подлец – героем, а чёрное дело – благим.
Старания Елены Тихоновны носили безобидный характер, а о фактах, выпадающих из общей канвы, она благоразумно умалчивала. Да и многие ли из них были ей известны?!
Неретин вообще не посвящал её во что‑либо серьёзное!
Основная часть его «художеств» пришлась на постперестроечное время.
К моменту распада СССР Неретин пребывал в должности директора НИИ.
За несколько лет до этого он наконец‑то защитил докторскую диссертацию.
«Наконец‑то» потому, что Неретин перестал быть учёным. В своё время он это ясно осознал, и, заметим, осознал без всякого сожаления. Его больше не притягивала наука, не охватывал азарт в поисках единственно верного решения проблемы, и он хорошо знал, что его не может осчастливить ни одно открытие, потому что он уже не способен что‑либо открывать!
Видно, Бог отмерил ему не много таланта, который просто выгорел за какой‑то десяток лет.
А может, его задуло страстью к иным ценностям…
Но разве деньги и власть – ценности?
Человечество редко ошибается в своих предпочтениях. Иначе стали бы люди так верно служить им из века в век? Нередко эта верность соперничает с преданностью любимым и чаще всего одерживает верх! Оно и понятно: в отличие от нежного, мятущегося огонька любви эта страсть горит ровно и весело!
А докторская, что ж… Как‑то несолидно быть директором такого НИИ и не иметь учёной степени! И, кстати, диссертация не особенно его обременяла благодаря Гене Завьялову, который взял на себя труд её написать.
Генка – друг! Безотказный товарищ! Но и он многое сделал для него! Одно то, что он перетащил его к себе из его захудалого института приборостроения, чего стоит!
Гена хотя и не занимал большой должности, но вес имел солидный, поскольку являлся правой рукой директора, что было хорошо известно всему НИИ!
Сам Неретин чувствовал себя вполне комфортно, зная, куда двигаться дальше, и у него обязательно бы всё получилось (а это ни много ни мало звание академика Академии наук СССР и членство в ЦК КПСС!), если бы не началась перестройка!
Нет ничего хуже, чем неясность целей, размытость ориентиров!
Поди пойми, чего хочет Горбачёв!
Эти его вечные «улучшить‑углубить» не давали никакой конкретики, и если поначалу народ действительно был охвачен желанием перестроить жизнь, то кончилось всё разбродом и шатанием. Да и могло ли случиться по‑другому?! Сколько раз вбрасывали в массы некую здравую мысль, всенародно её обсуждали, потом власть готовила соответствующее постановление, и вдруг обнаруживалось: по отношению к задуманному решено поступить ровно наоборот.
Последовательным Горбачёв был только, когда «сдавал» позиции СССР на международной арене: сокращал ядерный потенциал на совсем не паритетной основе, давал добро на вывод советских войск из Германии, каялся за пакт Риббентропа‑Молотова и многое другое, что было и чего не было, демонстрируя «новое мышление», которое принесло ему лавры Нобелевского лауреата, а Советскому Союзу – унижение поверженной державы.
Нынче существуют разные мнения, по дурости ли Горбачёв довёл страну до ручки, по злому умыслу или по совокупности обстоятельств. Нельзя, конечно, сбрасывать со счетов и его окружение. Вспомнить хотя бы «язвенников и трезвенников» из Политбюро, устроивших кошмар «антиалкогольной кампании». А умники, которые подсказали ему объявить СССР законодателем мод в автомобилестроении! Тогда в едином порыве ржали и Запад, и Союз!
Потом и вовсе всё стало расползаться по швам!
