Спасибо, что ты есть

– Это пройдет. Просто ты живешь в стране, где нет уважения и охраны прав личности. В менталитете нет ценности индивидуальности. Поэтому так выражено стремление масс оставаться массой – это инстинкт самосохранения.

– Это тоже инстинкт самосохранения прятаться за такими обобщениями, – вздохнула Марина, – страх признаться себе, что прикидываясь серостью, я могу, по сути, и быть этой серостью, которую боюсь и не люблю.

– Нет серости. Серость состоит из людей, по‑своему уникальных, все так или иначе личности, возможно нежелающие использовать свои яркие сильные качества, возможно не стремящиеся к успеху или сломленные обстоятельствами, но все люди изначально заслуживают к себе уважении, – уверено возразил Лекс, – но не учат у вас тут этому с детства, не приучают к мысли, что каждый человек имеет права и обязан уважать права других, потому как права есть у всех, нет ценности себя, есть ценность общности, коллектива, той самой безликой серости. И все старательно мимикрируют под серость. К счастью, не все в этом преуспевают, – Лекс посмотрел на часы, – пойдем, Хауса посмотрим пару серий, я купил весь последний сезон для свободного просмотра…

Никто из знакомых Марины не стал бы покупать то, что можно свободно получить пиратским способом, однако об уважении к правам любили покричать многие, особенно, когда нарушались их собственные права. Марина никогда не верила людям, рассуждающим о правовом нигилизме и возможностях создания действительно правовой общественной системы.

Лекс был другим. Она вдруг поняла, что при всем желании не смогла бы манипулировать им, у нее просто не было кодов доступа – менталитет был другой. Теперь она поняла насколько.

– Пойдем смотреть Хауса, – с готовностью согласилась она, почти что обрадовавшись сделанному открытию.

Утром наступила зима, провозгласив день жестянщика. Лужи сковало льдом, превратившись в сплошной каток. Собиравшийся по делам Лекс, прослушав сводки о многочисленных утренних ДТП и пробках, передумал куда‑либо ехать. Впервые в жизни Марина порадовалась гололеду – отличный повод не выходить из дома.

Она всегда считала себя одиночкой, она быстро уставала от компании, от общения, от дележа совместного пространства, она старалась не ездить отдыхать с подругами в номера дабл. Сколько она себя помнила, в личном пространстве она нуждалась всегда. Однако общество Лекса ее не тяготило, совсем наоборот – ей казалось совершенно естественным, что он заглядывает ей через плечо в монитор, крошит при этом круасаном на клавиатуру, отвлекает от работы разговорами. Она отвлекалась с удовольствием. День пролетел как одно мгновение.

Лекс отправил по почте своему поверенному номер заграничного паспорта Марины, по его словам этого было достаточно, чтобы организовать получение визы для нее. Марина не спорила и не возражала.

К вечеру столбик термометра за окном полез вверх, и небо пролилось дождем.

– Зима отменяется, – вздохнул Лекс, с тоской глядя на мутно‑серую туманную завесу над Волгой, – рано я обрадовался.

– Да ладно, какая разница, зима тоже теплом не балует, не дождь, так снег и холод.

– Зимой не так тяжело, – он вернулся на диван, Марина накрыла его краешком пледа, завернувшись в который сидела сама, он придвинулся ближе, – Ты не знаешь кое‑чего важного обо мне…

Марина крепко его обняла.

– Чего не знаю? Под какой березой закопал десять бывших жен? Расскажи, буду знать.

Лекс усмехнулся.

– Под осиной, а не под березой и не десять, а сорок и не бывших, а потенциальных…

– Под осиной сорок жен не поместятся, так что давай правду говори, что я должна знать, что у тебя осенняя депрессия? Это я догадалась

– Правда?

– Понять не так сложно, ты плохо спишь, ты подавлен и говоришь, что осенью тебе плохо, не нужно быть Шерлоком Холмсом, чтобы собрать все это воедино.

– Я не всегда могу с этим справиться.

– У всех свои тараканы, – Марина привстала и поцеловала его, – где‑то я читала, что от депры есть два универсальных средства – смех и секс, а лучше сочетать.

Лекс беззвучно засмеялся, повалив ее на диван.

 

Медленно и неотвратимо ползли дни – тихие, уютные, странные, насыщенные незначительными событиями, приятными и не очень. Марина учила английский язык, занималась своими повседневными делами, почти убедив себя, что не так уж в ее жизни многое изменилось, просто она переехала к бойфренду.

Лекс болел. С каждым днем ему все труднее было делать вид, что все в порядке. Впрочем, никто от него этого и не ждал. Марина старалась не заострять внимание на его упадническом настроении, бессонных ночах, после которых на кухне приторно воняло табаком, на его молчаливости и нежелании что‑либо делать. Пару дней он не вставал с постели, молча наблюдал за тем как она погруженная в работу, путешествовала с ноутбуком от кровати к столу и обратно, время от времени забывался прерывистым беспокойным сном.

Глядя на него такого, Марина окончательно утвердилась в мысли, что ни один из шаблонных женских типажей не ужился бы с ним на одной территории – ему не нужна была нарочитая забота или мотивирующая сила позитива, его бессмысленно было пытаться отвлечь, развлечь или разговорить, но одного его оставлять было страшно. В его глазах не чувствовалось никаких эмоций. Она старалась не выпускать его из вида, даже по делам уходить старалась тогда, когда в доме была домработница, но ему о своих страхах говорить не хотела. Все‑таки он человек взрослый и вполне умеющий справляться со своими сезонными особенностями. Только не ночью, только не во сне. Чтобы хоть как‑то унять его метания по кровати, она буквально спала на нем, зажав его голову в руках, иначе он просто не спал.

В один из дней, вернувшись от родителей, Марина застала в квартире только растерянную домработницу.

– В ванной раковина разбита, кровью забрызгано все, я убрала, позвонила Лексу, не дозвонилась, трубку не берет, может я зря убрала? Может, вы ему позвоните? – с порога заговорила она.

– А в чем он ушел? – удивилась Марина, увидев в шкафу и плащ и куртку и пальто.

– Я не знаю, обуви нет, а верхняя одежда вроде бы вся здесь, – обеспокоенно закивала женщина, – может он скорую помощь вызвал и его увезли?

Марина почувствовала, как по спине скатилась волна жалящих холодом мурашек.

– И никакой записки? Давно вы пришли?

Паникерство никогда не было ее отличительной чертой, но мозг, лихорадочно перебиравший варианты возможных событий, не мог найти ни одного повода думать, что ничего страшного не случилось.

– Записок не было, я минут тридцать назад пришла, не сразу в ванну зашла… Кот тут, спит, значит, никуда уезжать он не собирался, он бы предупредил…

Марина влетела в спальню проверить на месте ли документы. Бумажник с водительскими правами лежал на своем обычном месте, паспорт и страховой полис тоже явно не покидали ящика тумбочки. Марина позвонила ему со своего сотового. По нервам стеганули длинные гудки. Она уже хотела отменить вызов, как вдруг услышала совершенно незнакомый хриплый мужской голос.

– Да, слушаю.