Спутанные частицы
Надо сказать, что у противоположного пола я никогда особым успехом не пользовался. Ещё со школьных времён. Одноклассники уже гуляли с подружками по‑взрослому, а у меня в десятом классе не имелось даже пассии. Всё что я мог – «мечтать» перед сном в продавленный матрас, вызывая в воображении гладкий материал миди‑юбки нашей молодой географички Марины Семёновны, что волнующе натягивался на её упругой ягодице, когда она чуть наклонялась, чтобы взять мел. Я винил в таком плачевном положении дел свои уши и ничего больше. Я с упрёком сетовал самому себе, не понимая, от кого они мне такие достались: ни у отца (по рассказам), ни у мамы никаких ушных патологий не отмечалось. Правда, бабушка как‑то признавалась, что у её мужа (моего деда) развевались на ветру те ещё лопухи, но подтвердить факт документально она не могла. Как бы то ни было, мои ушные раковины, непропорционально розовели по обе стороны головы, приделанные строго перпендикулярно к черепу (если можно так говорить об относительно круглом объекте). Я всегда носил длинную причёску а‑ля Кирк Хэммет[1] в середине творческой карьеры, но и это не спасало. Уши лезли наружу и из‑под ниспадающих вихров. Короче говоря, комплексовал я ужасно, и на время выбросил амурные страдания из головы; к тому же, на двух «работах» уставал так, что иногда давал отдохнуть и матрасу: Марина Семёновна к тому времени уступила место Александре Голубятниковой (так значилось на бейдже), бухгалтеру в конторе, где я два раза в месяц получал зарплату.
Знакомство с Таней началось с того, что она хотела вызвать полицию, чтобы меня оштрафовали за незаконную расклейку объявлений (я пришпандоривал их на клей прямо на подъездную дверь). Слово за слово и мы, неожиданно, прониклись некой душевной симпатией. Она, прямо скажем, тоже была не Аллен Делон, но не мне кочевряжиться с такими‑то ушами.
Закончилось наше сближение тем, что мне теперь пришлось устроиться ещё и на третью работу – по выходным я забирался внутрь ростовой куклы ёжика и шарахался по улицам, пытаясь зазвать посетителей в шаурмушную. Внутри ёжика царила ужасная духота, в кожу то и дело впивались какие‑то острые детали конструкции (словно у ежа иголки росли внутрь), обзор сверху и снизу ограничивался узкими прорезями‑бойницами (из‑за чего я однажды врезался в машину, выезжающую из переулка; не она в меня, а я в неё, хорошо ещё, что без последствий – кукла мягко отпружинила от лакированного бока авто). Такие лишения мне пришлось претерпевать, чтобы хоть иногда угостить Таню пирожным в кафе. Всё‑таки просто ходить раз за разом по набережной туда‑сюда представлялось мне уже не очень солидным.
Мы провстречались почти год, когда Таня мне изменила. Меня как раз в тот момент выперли с третьей моей работы (которая уже осталась единственной) – шаурмушная накрылась, если говорить мягко, то медным тазом. Поэтому вместо того, чтобы целый рабочий день бороздить космические по размерам просторы прилегающих к заведению улиц я понуро отправился на свою съёмную квартиру. Таня иногда ночевала у меня (вообще она жила с родителями, но недолюбливала отчима) и в этот день как раз должна была быть дома. Я без всякой задней мысли открыл входную дверь и стремительно проследовал в единственную комнату, где застал картину маслом. Они даже особенно не стали скрываться и делать вид: то ли попросту не успели, то ли поняли всю смехотворность мизансцены. Знаете, если бы оставался какой‑нибудь шанс на объяснение, я бы может быть и поверил, настолько я чувствовал себя деморализованным. Но шанс отсутствовал. Как говорят искусствоведы, полотно не предусматривало никакого двоякого толкования. А сестры‑близнеца у Тани, увы, в природе не существовало.
Я великодушно позволил голубкам уйти, а сам напился в ближайшем баре, и все деньги, которые копил на сюрприз для Тани, потратил на проститутку.
Шлюху звали Мальвина. Конечно, в паспорте у неё наверняка стояло другое имя, но отдавая дань традиции, я безропотно называл её именем вожделенных мечт Буратины. Меня охватило такое безразличие, что назовись она Фиделем Кастро, я бы безвозбранно окликал её и так.
Честно признаться, я в ту ночь был не на высоте. Сказались перипетии прошедшего дня и моё вечернее перепитие в баре. Короче говоря, то, за что я отдал все накопленные за полгода деньги, подразумевая часовое развлечение, закончилось в течение двадцати пяти секунд.
– Слушай, – сказала Мальвина, вытираясь салфеткой. – А можно я у тебя переночую? Работы на сегодня нет больше, а домой ехать не охота. Тем более я полбутылочки вискаря спи… ла!
Последний аргумент, невзирая на начинавший медленно кружиться надо мной потолок, показался мне вполне убедительным.
Мальвина голая сходила в прихожку, принесла бутыль и стаканы, плеснула в них на два пальца, и мы выпили.
И тут Остапа понесло. На меня напало настоящее ораторское недержание, и я непрерывным потоком принялся излагать Мальвине историю своей жизни в таких подробностях, что мне позавидовал бы и Цицерон. В конце своего затянувшегося стендапа я признался, что потерял цель и, вероятнее всего, завтра все газеты выйдут с моим скоропостижным некрологом. В тот момент мне казалось, что город оценит мою кончину, как очень значимое событие, и сиё, непременно, найдёт свой оклик во многих СМИ.
– А давай я тебя закажу, – неожиданно сказала Мальвина, глядя на меня пьяными глазами.
– Ты дура, что ли? – вначале не понял я. – В каком смысле?
– У меня у племянника контора шик‑блеск‑красота, – пояснила девушка. – Работают чисто и следов не оставляют. Мне сделают по блату. Раз и готово! – она подняла стакан, предлагая чокнуться.
– Ты о чём толкуешь‑то? – машинально стукая в её стакан своим, переспросил я, ощущая в мозгу пшеничную кашу, в которой резвятся электрические угри.
– Какой ты глупенький. Ну, они заказ берут. На устранение. Киллеры. Только ты никому.
До меня потихоньку начал доходить смысл её слов.
– То есть ты хочешь, чтобы они меня… того?
– Ты же сам сказал, что хочешь самоубиться. А они в этом деле профи.
Я стал смеяться. Предложение Мальвины мне показалось ужасно весёлым. Я смеялся и смеялся. Девушка вначале недоверчиво на меня поглядывала, а потом и сама стала подхихикивать.
– Профессионалы, – я бил себя по коленкам, не в силах сдержаться от распирающего меня веселья, и выходил всё на новый и новый виток безудержного смеха.
– Ага, – поддакивала Мальвина и быстро‑быстро, как китайцы на ярмарке, трясла головой.
Самое любопытное, что утром, когда я проснулся (вернее, в обед, какое там утро), я увидел на тумбочке визитку фирмы племянника, о котором говорила Мальвина. Она оставила мне этот картонный прямоугольник, приложившись к нему на прощанье своим накрашенным ртом: поперёк названия компании алел неровный отпечаток её губ.
С тех пор прошло двенадцать месяцев.
А неделю назад я встретил Какашу.
[1] Кирк Хэммет (Kirk Hammett) – американский гитарист, участник группы «Metallica»
