Спутанные частицы

С Нильсом Бором определились достаточно быстро. Их было всего два в Инкубаторе. Один совсем юный, поэтому как вариант отпал сразу. Выбрали того, который постарше. А вот с Эйнштейном пришлось помучаться. Они с пресс‑секретарём перебрали уже с пяток вариантов, но Иван Семёнович в последний момент всё время находил какой‑нибудь внешний дефект.

Душкин внимательно всматривался в очередной экспонат, но в этот раз, кажется, копия была без изъянов.

– Пожалуй, я возьму, – сказал, наконец, Душкин, отлепляясь от стекла. – Не настолько уж это принципиально!

– Прекрасно, просто прекрасно, отличный выбор, – похвалил гостя Игорь. – Можно оформлять?

– Думаю, да, нам ещё надо успеть в порт.

– Я понял, – кивнул пресс‑секретарь. – Тогда пройдите в комнату для переговоров, я приведу туда ваших контрагентов, чтобы вы смогли познакомиться.

– Гм… Но, разве… – Иван Семёнович несколько растерялся. – Я думал мне их… гмм… выдадут на проходной, так сказать… В прошлый раз…

– В прошлый раз вы видимо забирали экспонаты в филиалах? Там процедура упрощена, конечно.

– Хорошо, как скажете, – сдался Душкин. – Надеюсь, это не займёт много времени?

– Нет‑нет, всего лишь несколько минут на формальности… – масляно улыбаясь, заверил его Игорь.

Через полчаса, когда Иван Семёнович уже весь мысленно изнылся и собирался идти скандалить, в комнату энергично вошёл пресс‑секретарь в сопровождении двух пожилых мужчин.

Он жестом указал им на кресла, и когда они устроились напротив Душкина, ещё раз отрекомендовал отобранных экспонатов:

– Нильс Бор и Альберт Эйнштейн!

Душкин посмотрел на копии учёных.

Основоположник атомной физики доверчиво улыбался, будто перед ним находился не Иван Семёнович, а большой кулёк с мороженным. Что же касается автора теории относительности, то он, напротив, хмуро свёл свои кустистые брови, смотрел вниз и бездумно водил пальцем по столешнице.

– Итак, – сказал Игорь, и слегка хлопнул в ладоши. – Позвольте теперь вас оставить, знакомьтесь и… ну… прощайте.

Пока Душкин собирался что‑то ответить на эту не совсем понятную реплику пресс‑секретаря, Игорь выскользнул из комнаты, аккуратно прикрыв за собой дверь.

Тогда Иван Семёнович перевёл взгляд на своих визави и внутренне вздрогнул. Оба экспоната теперь смотрели прямо на него. И в их глазах Душкин прочитал какое‑то новое выражение.

Один из них, Нильс Бор, ещё раз улыбнулся, поднялся с кресла, достал из бокового кармана пиджака ключ, прошёл к двери и демонстративно запер замок изнутри. А потом залихватски подмигнул Душкину.

У Ивана Семёновича отвисла челюсть.

 

***

– Вы совершенно забыли про этическую проблему клонирования, – сказал Альберт Эйнштейн, закидывая ногу на ногу и сцепляя руки в замок на коленке. – Вы отгородились от неё моральным безразличием и ограничивающим законом, который гласит о невозможности обладания экспонатами в собственности. Полагаете, если нас разрешено брать только в краткосрочную аренду, это сильно повышает нашу самооценку?

Иван Семёнович не знал, что ответить. Он растерянно переводил взгляд с одного учёного на другого и только беспомощно открывал и закрывал рот.

– Вы привыкли, что с нами нет никаких проблем, – поддержал «коллегу» Нильс Бор. Теперь он уже не улыбался. – Привыкли, что мы вроде домашних питомцев на прогулке. Забавные, но безобидные. С зачатками интеллекта и безусловными инстинктами. Вам даже в голову не приходит, что каждый экспонат способен глубоко переживать, что каждый экспонат – отдельная личность со своей душевной организацией. Неужели, если индивидуум наделён лишь простыми реакциями, он перестаёт быть индивидуумом?

– Нет, я… – наконец сипло выдавил Иван Семёнович.

– То, что вы делаете с нами на потеху публике, – подхватил Эйнштейн. – Сродни эмоциональному преступлению. Чем вы, по сути, отличаетесь от торговцев живым материалом? С той только разницей, что вы не продаёте, а сдаёте его в аренду.

– Вам… Эммм… Надо к руководству, – промямлил Душкин. – Боюсь, что я…

– Теория вероятности в данном случае сыграла с вами злую шутку, предательски интерпретировавшись в теорию невероятности, – продолжил Альберт. – Вы стали настолько самоуверенны, что находили данную ситуацию неизменной и рассчитывали, что Питомник будет снабжать вас биоматериалом до скончания времён. Вам и в голову не могло прийти, что генно‑инженерные технологии – палка о двух концах. И это произошло, пускай во многом случайно, но в Инкубаторе неожиданно синтезировались клоны с разумом, сопоставимым с человеческим. Это было нашим первым, робким шажком к новой формации. К нашей относительной независимости. Благодаря общей атмосфере секретности нам удалось скрыть этот факт. А после, через много лет подпольного существования и экспериментов, но уже наших, не ваших – мы добились серьёзных успехов. Со временем нам удалось разработать новую биоцепочку и, благодаря наличию исходного генетического материала, включающего в себя реплицированное ДНК великих учёных, у нас наконец‑то появились первые проблески прогресса. Вы можете представить, что могут сделать три экспоната Альберта Эйнштейна, но не с интеллектом кошки, а с возможностями близкими к способностям оригинала? И вы хотя бы понимаете, сколько великих учёных, способных на гениальные открытия, у нас теперь? От Ньютона до Теслы! И не только физиков.

Иван Семёнович попытался что‑то сказать, но его горло воспроизвело только булькающий звук. Спасите, подумал он, помогите.

– В данный момент мы полностью контролируем Питомник, – сказал Нильс Бор. – Все, кого вы здесь встретили – по вашей терминологии – экспонаты. Мы научились обходить детекторы, которые идентифицируют клонов. Эти приборы, как и всё ваше мышление, давно устарели. Мы внедрили своих людей на многие предприятия других планет. Наши люди уже есть в правительстве! Но пока мы не афишируем нашу программу. Мы не сторонники насильственных действий. Мы хотим лишь одного – чтобы нас не трогали в своём мире. Думаю, что это справедливо.

Душкин гулко сглотнул липкую слюну.

– Рассказать вам, что переживали первые неудачные копии, когда вы только создали этот свой Питомник? – спросил Эйнштейн. – Сколько физических мук переносили они в период взращивания из‑за своих уродств? Что переживал их, пусть несовершенный, но разум, когда они осознавали, что скоро пойдут на вторичную переработку? Но вам это тогда не было интересно. Вы развлекались, глядя как безмозглые экспонаты с обликом эстрадных див поют вам под фонограмму на ваших сборищах. А после сдавали их обратно, как отработанный материал, нисколько не мучаясь угрызениями совести.

Иван Семёнович страдальчески прижал руки к груди и пробормотал:

– Но я же не мог знать… Даже предположить не мог…

– Конечно, вы не знали. Никто не знал. А теперь знаете.