Спутанные частицы

Тут во мне словно какой‑то тумблер перещёлкнули, и я своё тело перестал ощущать. Вот совсем. Будто в какой‑то оболочке сижу. Не помню, как утро наступило, я, скорее всего, так и просидел в одном положении, но потом автоматизм взял своё. Кое‑как собрался, и на службу, в Президентский дворец, а потом в «Три шестёрки». Следовало какие‑то подробности про жену и детей узнавать, но я даже ни подумал о них ни разу. А когда гусиную шею увидел, как он фальшиво напевает, и себе при этом бутерброды с ветчиной делает, меня аж внутри перекосило всего. Я думаю, что я в этот момент с ума и сошёл. То моя рабочая гипотеза. Однако шланг долговязый моего необычного состояния сразу вовсе и не заметил. А я начал с того, что испортил камеру. Замкнул что‑то под кожухом, пыхнуло там, и погасла лампа. Я по рации сообщаю. Короткое замыкание, говорю, опять – присылайте спеца. Такое уже ни раз и ни два случалось, что камера сама по себе ломалась, поэтому никакой паники на мостике не было. Сказали, спец через часик подскочит. А мне бы и получаса хватило за глаза. Поставил я на центр комнаты стул, сходил в кладовку за верёвками. Потом схватил гусиную шею за воротник сзади – он как раз свой последний бутерброд дожёвывал за столом. От неожиданности он чуть не подавился, последний кусок обратно изо рта у него весь слюнявый выпал.

Я его встряхнул хорошенько за загривок и к стулу потащил волоком. Тут он немного опомнился, стал ногами елозить, да только куда уж ему против меня справиться. Зафиксировал его верёвками крепко и допрос свой начал. Какое‑то время он повыпендривался, но я такой тип людей знаю. Вначале хорохорятся, но стоит надавить немного, сразу бледный вид и холодные ноги. Так и с ним. Много он тогда мне интересного рассказал, всё сейчас уж пересказывать не буду. Но основное я предугадал точно. Наличествовала у него некая метафизическая связь с нашим орлом‑Президентом. Как это выяснилось изначально, я так толком и не понял, но как‑то взяли его на заметку в органах, потому что очень уж странные совпадения начали происходить. Вывихнет гусиная шея ногу, глядь, через несколько часов господин Президент (тогда не президент ещё, конечно, сенатор только) тоже спотыкается на ровном месте и тот же самый у него недуг. Или порежется при бритье, и у президента будущего через какое‑то время оказия – на ветки торчащие напорется. И так далее. Вот такой невообразимый феномен. Стали шею во всякие лаборатории таскать и эксперименты делать, да всё только раз за разом подтверждалось. Что у него, то через какое‑то время и у Президента. Хоть ты развози их на тысячу километров, хоть в запаянную капсулу помещай. Смекнули быстро. Значит, раз такая тема, надо этого самого паранормального гражданина пуще зеницы ока стеречь, чтобы как бы с ним ничего не случилось. Сказано – сделано. Да только не рассчитали немного безопасники, кадыкастый‑то с норовом оказался. Категорически отказался самоизолироваться и в бункере сидеть, какие уж ему златые горы не сулили. А что, он ведь тоже мог давить на администрацию, от его здоровья теперь здоровье Главы Государства зависит! Так и сошлись на компромиссе, постоянное наблюдение, но в щадящем режиме. Три шестёрки, разные выездные развлечения, да периодические медицинские осмотры. Само собой разумеется, всё для сытой и здоровой жизни: продукты там, воздух, мероприятия всякие, даже женщин к нему исключительно проверенных привозили.

А я это всё воспринимал одной частью сознания, а другой параллельно думал. По сути‑то, не возьми меня на эту самую треклятую службу, может, и у меня в жизни бы всё и изменилось. И жену я устроил на фабрику по протекции ведомства и парней воспитывал в духе беззаветной преданности существующему строю. А если бы не избрали тогда этого холёного обманщика в Президенты, не случилось бы и того губительного экономического указа, из‑за которого жена моя гадостью надышалась. Не было бы и этого мерзкого длинношеего. Не было бы и войны в тьмутаракани непонятно за чьи идеалы. И не отправили бы туда вопреки их желанию моих близнецов. Ничего бы этого не было, понимаете?

Старик замолчал. Его подбородок мелко‑мелко подрагивал.

– Сынок, – сказал он мне после паузы. – Ты свою подружку, куда‑нибудь отправь, давай, не надо ей дальше слушать, молодая она ещё и красивая.

Я глянул на Джуди. Сидела та с раскрытыми от сострадания глазами, и плавали в них слёзы, вот‑вот брызнут. Прониклась, значит, полностью, чего с неё взять – натура женская, сострадательная.

Я её мягко так под локоток взял и к стойке отвёл, несмотря на сопротивление.

– Постой пока тут, – твёрдо сказал, обрывая все её поползновения; бармена подозвал и попросил плеснуть ей пивка. – Я тебе потом сам всё расскажу, обещаю.

И Джуди смирилась.

Недовольную физиономию скорчила, но всё же смирилась. К тому же по телевизору под потолком как раз аэробика началась.

– Знаешь, что я думаю, – сказал старик, когда я вернулся к нему за столик. – Что у нас у каждого такой вот двойник имеется. Просто мы о нём слыхом ни слыхивали, и знать не знаем. Он, может, сейчас на другой стороне нашего шарика вот так же в баре сидит. А разобьёт завтра коленку, глядишь, и ты тут с велосипеда сверзишься. Надо было ведь так случиться, что я вот на такую шею долговязую наткнулся в своей жизни.

– Так что дальше‑то произошло? – вернул я папашу к его истории. Не то, чтобы я ему верил, очень уж невероятным казалось всё то, о чём он рассказывает, но всё же очень хотелось услышать окончание. Больно уж складно выходило.

– Я тебе уже сказал, что сошёл с ума тогда, – продолжил старик. – Так вот, думаю, что пик моего безумия пришёлся именно на этот самый момент, когда кадыкастый выложил мне все детали, и я окончательно всю эту картину для себя уяснил. И понял, что могу кое‑что сейчас сделать.

Я сходил к верстаку на веранде, взял несколько гвоздей, молоток, моток проволоки, плоскогубцы. Потом прихватил на кухне несколько разделочных ножей и стопку полотенец.

Рот гусиной шее пришлось заклеить, иначе бы он, увидев мои приготовления, так бы визжать начал, что половина персонала трёх шестёрок сбежалась бы. Для меня сейчас главным было сделать так, чтобы он сознания не терял. А то брыкнётся в обморок и совсем не тот эффект уже. Поэтому я перерывы между экзекуциями делал, чтобы он успевал дух перевести. «Ничего личного, – сказал я ему перед тем, как приступить, – просто по‑другому мне до убийцы не добраться». Хотя лукавил немного. И сама гусиная шея был мне крайне неприятен, чего уж там. Не настолько, конечно, чтобы с ним такие зверства устраивать, но я ведь уже со своим разумом врозь шёл, а с сумасшедшего что возьмёшь?