Старый Свет. Книга 1. Поручик
Через два часа подошедшие на помощь к нам роты разоружали лоялистов. Потрепанная бригада входила в город. По итогу мы взяли в плен около четырех тысяч недообученных рекрутов и еще три сотни закаленных в боях вояк.
Я смотрел на солнце и жмурился. Как же это так вышло, что штурмроту приняли за основные силы бригады? Лоялистские командиры да и давешний парламентер скоро поймут, что дико ошиблись, и проклянут тот день, когда родились на свет…
Перед моими глазами мелькнуло что‑то белое, и до боли знакомый голос сказал:
– Э, герой‑дипломат! Пока товарищи кровь проливают, он тут панталонами размахивает! Цирк‑шапито какой‑то! Непорядок, поручик!
Это был Феликс с романтично перевязанным лбом и той самой тряпкой в руке.
– Уверен, этот случай занесут в учебники. А панталоны твои в музей войны поместят! – сказал он и помахал у меня перед носом изящными кружевами.
Глава 4. Капель
С черепичных крыш зданий барабанили крупные капли талой воды, добавляя шаловливые нотки в четкий ритм походного марша. Рокотал барабан, ротный флейтист старался вовсю, выводя мелодию. Солдатские сапоги дружно топтали чуть сыроватую землю дороги.
– Эй, ты чего такой кислый? – Феликс смотрел сверху вниз, с седла.
Под ротмистром выплясывал красивый серый жеребец с короткой гривой и выразительными глазами.
Я устало махнул рукой. На душе было тяжко, хотя ясной причины этому не наблюдалось.
– Смотри, день какой!
Феликс тронул поводья, и конь с места взял в галоп, оставив после себя небольшую радугу в поднятых копытами брызгах из лужи.
Денек и правда был хоть куда: настоящий, весенний. Я видел, что люди как‑то приободрились, исчезла эта гнетущая атмосфера, которая царила в моей штурмроте весь февраль и март. А у меня в голове витали какие‑то нехорошие предчувствия, смутные и неясные.
Издалека, обернувшись в седле, ротмистр Карский крикнул мне:
– Эй, пехота! Я вперед, найду вам местечко потеплее, чтоб задницы себе не простудили!
Солдаты одобрительно погудели ему вслед. Любят они Феликса – он же у нас герой. А меня? Любят меня солдаты?
Колонна двигалась по обочине дороги. Сутулая фигура Стеценко отделилась от строя и двинулась мне навстречу.
– Поручик! – сказал он, закуривая. – Вот я тебя никак не пойму… Зима была, в окопах мерзли, жрать было нечего – ты ходил, улыбался, анекдоты травил. Сейчас солнышко, теплынь – а ты пасмурный, как тот филин. А?
Я задумался о том, почему филин может быть пасмурным, потом тряхнул головой и ответил:
– А, не бери в голову. Лучше подумай, где солдат разместим.
– Так ротмистр Карский вроде…
– Ну да, ну да… А если ночевать в поле придется? Без палаток у нас полроты завтра легкие выкашливать будет. Бегом в обоз, узнай про палатки.
Стеценко мрачно глянул на меня, выплюнул папиросу и сказал:
– Язва ты, поручик. Докурить не дал, тьфу на тебя, – он махнул рукой и пошел в направлении, противоположном движению колонны.
Я ухмыльнулся и вспомнил старую армейскую мудрость: «Чем бы боец ни занимался, лишь бы задолбался». Пускай в обоз сходит, вреда в этом никакого не будет, а вопросы дурацкие от него закончатся.
Я, придерживая шашку на боку, побежал вдоль колонны на положенное мне место – в авангард.
Ротный штандарт вяло полоскался на ветру, флейтист с барабанщиком пока не играли, отдыхая. Небольшой городок, через который мы проходили, был нейтральным, лоялистов здесь замечено не было, и слава Богу. Процедура зачистки города «от чуждых элементов» весьма малоприятна… Хотя наше командование принципиально придерживалось политики «чистых рук», и лица, чья связь с противником не доказана, никаким репрессиям и не подвергались, я думаю, мало кому понравится, когда в дом врываются десяток солдат и переворачивают все вверх дном в поисках синемундирников или доказательств сотрудничества с врагом хозяев дома. В прифронтовой полосе это было обычным делом и тем более на только что занятых территориях.
Из окон выглядывали девушки и строили глазки солдатам. Волей‑неволей мои бойцы отряхивались, подтягивались и старались выглядеть как можно более браво.
Ко мне подбежал капрал Лемешев и козырнул:
– Господин поручик, разрешите…
– Говорите, Лемешев.
– Тут такое дело… – он замялся. – Этот городок называется Тренчин, я родом с хутора неподалеку…
– Ну и? Отпроситься хочешь?
– Невеста у меня недалеко живет, за следующим перекрестком, господин поручик…
– Ну, так давай бегом к ней, Лемешев! Чего стоишь? Давай‑давай! – Глядя на счастливую спину бегущего Лемешева, я крикнул ему вслед: – С утра чтоб нашел роту и явился ко мне!
Барабанщик с флейтистом понимающе улыбались, я, собственно, тоже.
Когда мы проходили мимо следующего перекрестка, я увидел, что на крыльце кирпичного двухэтажного дома Лемешев вовсю целуется с какой‑то симпатичной светловолосой девушкой. Солдаты загомонили, раздались смешки, но тут Панкратов из пулеметной команды крикнул:
– Лемешеву – ура!
– Ура, ура, ура‑а‑а!!! – откликнулась рота.
Лемешев, очумелый и счастливый, оторвался от улыбающейся невесты и помахал нам рукой.
Барабанщик взялся за палочки, флейтист поднес флейту к губам и, переглянувшись, они снова завели походный марш.
Мы выходили из городка по дороге, петляющей между полями, на которых зеленели озимые. На душе было радостно.
* * *
– Гляди, что я присмотрел! – сказал Феликс, указывая рукой на раскинувшуюся на пригорке усадьбу. – Там флигель большой, солдаты поместятся, а офицеры в доме заночуют. Управляющий – из сочувствующих. Обещал даже ужин с хозяйкой организовать. Пани Бачинская вроде как молодая и очень даже хорошенькая, вот как!
Я удивленно покачал головой:
