Сто двадцать третья, на выезд!
Сквозь сон слышу жуткие звуки, просто страшные, надрывные, повторяющиеся, аж в дрожь бросило. Через пару секунд, проснувшись, поняла. Перевозка приехала, точнее, фельдшер перевозки спать легла. Значит, уже три ночи. Вот теперь не уснуть. Когда Таня спит, все остальные не спят. Храпит она так, что стены дрожат, и никакие беруши не помогут. И так до шести утра, когда вызов на гемодиализ придет для перевозки.
* * *
Утро. Светает. Притопала я с надеждой все‑таки бросить кости хоть на полчасика. В полудреме слышу:
– Катя, я машину помыла, рецепты в ящике, ящик с доктором в машине. У нас вызов. Съездишь? Доктор разрешил мне не ехать. Там повод – ерунда. У ребенка живот болит. А? А я ящик пополню потом. А?
– Хорошо.
Снова скрип и топанье. Я утыкаюсь в подушку, что бы не захохотать на всю комнату.
* * *
Утро. Начинается пересменка. Вставать не хочется, но надо бригаду сдавать. Рядом на койке спит доктор Настюша. Дверь открывается и входит ее фельдшер. Диалог, после которого я долго давилась от хохота.
Полусонная фельдшер и совсем сонная доктор:
– Насть, машина пополнена в диспетчерской, ящик вымыт в гараже. Тьфу, наоборот. Ну, ты поняла, о чем речь. Я спать.
– У! Наркота?
– Да. Да.
По‑видимому доктор пыталась спросить, кто будет у нее принимать наркотики, но произнесла только это. А фельдшер уже отпала в койку…
* * *
Конец дежурства. Точнее, у кого‑то конец, а у кого‑то начало. Пересменок. Народ везде. И все бегают, суетятся. Женская раздевалка. Ряды металлических шкафчиков. Из‑за одного ряда слышится:
– Тань, зарплату дают? Не в курсе?
– Вчера уже давали. Я узнавала.
С другой стороны доносится:
– Ты где сегодня?
– На двадцать первой
– Одна?
– С ящиком, как всегда.
Где‑то сбоку от меня:
– Жуть какая! Как я выгляжу! Всю ночь имели по полной… Глаз не сомкнула.
– А ты где была?
– На пятерке. Достали! Словно и не суббота вовсе.
С другого бока:
– Ты у меня принимаешь?
– Ну, давай, давай наркоту свою. Как отработали?
– Гадко!
По селектору:
– Тридцать восьмая, примите наркотики!
Возглас где‑то в начале раздевалки:
– Не успела прийти, уже наркоту суют!
Сзади меня слышно, как срабатывает у кого‑то навигатор – пришел вызов.
Кто‑то с возмущением:
– Дайте же раздеться, наконец!
Девчонки хором:
– А мы домой!!! Завидуйте!!!
– Счастливые! (с завистью и грустью)
– Ты пришла? Ушла?
– Ушла…, почти…, то есть пробую уйти, не получается.
– А кажется, будто пришла. Свеженькая какая‑то. Бодренькая. Всю ночь спали, что ль?
– Это только кажется так…
У входа в раздевалку голос разносящейся по всему пространству:
– Кто еще не сдавал деньги на юбилей Осиповой? По сто рублей. У меня тут список. Я всех записываю.
То тут, то там слышится писк навигаторов. Приходят вызова.
Раздевалка бурлит, живет своей жизнь. Но наступает час, когда она замолкает и все разъезжаются, кто на вызов, а кто домой спать. Тишина и покой воцаряются над металлическими шкафами… Время 9. 20.
Со стороны
На тротуаре возле подъезда со сквозной аркой, в полуметре от стены, ногами к стене, на спине лежит худой мужчина в одних трусах, вокруг его головы расплывается ярко‑красная лужа. Подъехал экипаж полиции. Два здоровых мужика вышли из машины, подошли к худощавому телу с красным ореолом вокруг головы и сразу отошли от него. Один из полицейских начал кому‑то звонить по мобильному…
Минут через десять прибыла скорая. Белая машина с красной полосой и синим маяком на крыше долго не могла подобраться к подъезду из‑за припаркованных автомобилей и нелепо крутилась, пытаясь вписаться в узкий угол…
