Сто двадцать третья, на выезд!
Вообще‑то лучше не гадать заранее, что там на вызове – обязательно будет что‑то такое, что и не предполагалось. Я это знала, все это знали, но… мыслям‑то не прикажешь. Доктор Леша тоже обрадовался такому поводу. Хоть немного передохнуть по пути в больницу и обратно, а то без заезда с обеда мотается, а может даже получится и время чуть украсть (хоть пять минут) – кости бросить (т. е. прилечь), но это если сильно повезет… Вот с такими мыслями мы и ехали на тот злополучный вызов.
Второй этаж московской задрипанной пятиэтажки встретил нас неприветливо темнотой и запахами кошачьей мочи. На лестнице хоть глаз выколи. Трудно лампочку вкрутить, что ли?
Дверь открыла взволнованная женщина средних лет.
– Проходите. Она там, в спальне.
Проходим по мрачному коридору, заставленному какими‑то коробками, детскими вещами, велосипедом и детской коляской. Где‑то в глубине коридора слышится приглушенный женский крик. В нос ударяет запах нашатыря. Я уже на рефлексе смотрю, где какие комнаты и кто в них. Две комнаты закрыты. Кухня – там мужчина.
Отмечаю это у себя в голове.
Входим в хорошо освещенную комнату (наконец‑то!). В центре большая двухспальная кровать, покрытая зеленым покрывалом. На ней лежит девушка. Лицо бледное, словно лист бумаги. Девушка то лежит спокойно с закрытыми глазами, то начинает метаться по кровати с нечленораздельными воплями и криками. Кое‑что из ее крика понять можно.
– Больно! Больно! Не могу!!! Ааа!!! ААА!!!
Дико и страшно кричит. Будто не человек вовсе, а раненый зверь. Потом замолкает, затихает на пару секунд и опять.
Рядом с кроватью (почти вплотную) стоит маленькая детская кроватка. В ней, как ни странно, спит ребенок примерно шести месяцев от роду и даже не реагирует на душераздирающие крики. По другую сторону еще одна кроватка, чуть побольше. В ней никого.
– Что случилось? – спрашивает Лёша у матери.
– Она вот так уже час кричит. Вроде бы на живот жалуется. Говорит, что болит живот.
– А нашатырем пахнет. Она сознание теряла?
– Не поняла я… Она отключалась ненадолго… Я ее нашатырем… Вот, вроде бы пришла в себя…
У меня сразу мысль мелькнула о внематочной беременности и разрыве трубы. Очень похоже по клинике… Но, как потом оказалось, я сильно ошибалась.
Метания по кровати и крики девушки продолжались.
– Маша! Маша! Не надо так кричать, – попыталась успокоить ее мать. – Врачи приехали.
Кое‑как с большим трудом удалось поймать Машу на кровати. Пока мать и я удерживали ее, Лёша измерял давление.
– Черт! 40/0. Маша! Что болит? Ты слышишь меня?
– Живот!!! ААА!!! ААА!!!
– Где? Покажи рукой.
Маша обвела рукой весь живот.
– Давно?
– Да!!! Я таблетки пила! ААА!!!
– Какие таблетки?
– Там, на столике! ААА!!!
Маша вырвалась из наших рук и снова продолжила метаться по постели и орать жутким голосом от которого в ушах звенело.
Мы окинули взглядом столик у окна. Там и вправду был какой‑то флакончик. Лёша схватил его. Я увидела, как он напрягся, читая название.
– Ты выпила их? Все? – его голос сорвался. – Отвечай! Ты их все выпила?
Он подскочил к Маше и стал ее трясти.
Она заорала так, что на улице было слышно.
– Да!!! Все!!! Не хочу жить!!! Я умереть хочу!!! ААА!!!
– Когда ты их выпила? Слышишь? Когда? Сколько времени прошло?
– С шести вечера пью!!! Я умереть хочу!!! Отстаньте от меня!!! ААА!!!
И снова этот крик.
Лёшин голос:
– Ну и дура! Какая же ты дура!
Пузырек полетел в неизвестном направлении.
– Она сто таблеток коринфара выпила. Весь флакон! Ставь кубиталку, капельник. Я за промывалкой в машину.
Легко сказать… Ставь… Ага… Кое‑как мать Маши скрутила свою дочку.
– Нет!!! – орала Маша. – Нет!!! Я умереть хочу!!!
При таком давлении поставить венозный катетер и так проблематично, а тут еще эти телодвижения, этот жуткий крик.
– Саша, иди, помоги!
Прибежал мужик с кухни. Машин отец. Вдвоем им удалось скрутить ее, но вен на периферии почти не было.
Как мне удалось установить катетер в локтевую вену сама не пойму. Бывает такое отчаяние, когда думаешь, что уже все, а оно вдруг раз и получается.
Тут примчался Лёша с промывалкой (желудочный зонд и воронка) и реанимационным набором. Наивные, мы полагали, что еще что‑то в желудке осталось… Она ведь ела эти таблетки около четырех часов… Все уже давно было в крови. И это чудо, что она еще жива и в сознании. Молодой, крепкий организм и компенсаторные реакции еще кое‑как справлялись.
Быстро собрала капельник. Флакон физраствора плюс допамин (препарат повышающий давление). Подключила. Машу удержать почти невозможно. Тем более родителям. Но если ее отпустить, она вырвет капельницу. Силища у нее неимоверная, хотя вроде бы и худенькая девушка. Откуда только берется…
– Надо промывать! – Леша собрал промывалку.
Я притащила откуда‑то из ванны ведро воды и пустой таз. Сама даже не пойму, как нашла все это.
Вдруг одна из дверей в соседней комнате открывается, и из нее выходит ребенок. Девочка в синей пижаме, на вид лет пяти. Подошла к нам. Внимательно посмотрела на всех: на нас, на мать свою, скрученную на постели и орущую благим матом. Все замерли. Немая сцена. И вот девочка среди всего этого хаоса произносит.
– Моя мама умрет! Она умрет! Я это знаю.
Я хватаю ребенка, вталкиваю ее обратно в ту комнату, откуда она пришла, закрываю дверь и прижимаю ее стулом. Да, грубо. Да, жестоко. Но ребенок не должен этого видеть. Она не должна видеть, как умирает ее мать и что мы собираемся с ней делать.
Машу держат все, и все равно ей удается вырваться. Я не могу понять, откуда в ней такая сила, что трое взрослых людей не могут ее удержать.
