Странствующий шторм
– Не знаю, Тору… – вздохнул крестный. – Я встречал многих людей, всю жизнь искавших предназначение. И тех, кто отчаялся его найти.
– Взрослых? – выдохнул я, распахивая глаза.
– Да… – Акира‑сан поджал губы. – Зачастую в юности поиск дается легче… В юности мы не боимся мечтать.
Заслушавшись, я опёрся ладонью о татами и сел на бедро, освободив затекшие ноги:
– Открыть школу всегда было вашей мечтой? – спохватившись, я быстро принял положение, приличествующее чайной церемонии.
– Не с самого рождения, – улыбнулся крёстный. – Я просто жил, ходил в школу, помогал матери в огороде… А потом будто осенило! Я не думал о школе, но понял: моя жизнь будет связана с искусством боя.
– Акира‑сан, расскажите про Тибет! – поставив локти на колени, я опустил подбородок на кулаки и подался вперед всём телом. Крёстный тепло рассмеялся:
– Давай перенесем сеанс воспоминаний на завтра? Съездим к морю…
– А как же чай?!
– Я напою тебя чаем, Тору! После прогулки нам понадобится много чая.
***
На следующий день мы действительно поехали на набережную. Дождя не было. Но ветер, налетевший с залива, норовил сдуть любого, кто осмелится нарушить границы его владений. Мы с крестным мужественно прошли метров десять сквозь водную крошку и свист в ушках, а после – укрылись в кафе. Ели горячий одэн [30] за маленьким черным столиком. Над нами висел красный бумажный фонарь. Большой и круглый. Крестный рассказывал про Тибет. Как первые полгода мыл посуду в монастыре. Как начал тренироваться. Как поначалу засыпал на медитации…
Вечером мы снова пили чай. Говорили о том, что «У неба нет эго». Акира‑сан показал, как нужно наливать воду, чтобы кипяток не забрызгал колени. И медленно опускал ручку ковшика, давая мне возможность рассмотреть это движение.
Мы с крестным по очереди проводили церемонию по вечерам. Не реже трех раз в неделю. Иногда – чаще. Обсуждали Снег, Пустоту, Начало, что лежит вне системы отсчета, и стремление вести отсчет. Акира‑сан говорил: «Из прошлого в будущее не ведут две дороги» и «Верх глупости – Искать мудрость вне себя».
Каждый раз, завершив чайную церемонию, я уносил утварь, мыл татами, убирал из ниши цветы. И твердые, точно чугун, мысли: о Хикари Джиро; приемах на тренировке; предстоящем турнире; молчащих, шипящих насмешки лишь в спишу, одноклассниках, – возвращались мне плавленым оловом, к которому еще несколько часов нельзя было прикоснуться.
Зацвела слива. Теперь в нише вместо сосновых лап, камелий и пионов, красовались черные ветки с белыми цветами. Издали лепестки сливы было не отличить от снежных шапок. Казалось, цветы непременно растают к концу вечера. Каждый день до завтрака я тренировался опускать ручку ковшика взмахом ладони, насыпать порошка в чашу ровно столько, сколько нужно. Делать четкий хлопок шелковым платком. С первого раза. По выходным крестный учил меня готовить угощение. За чаем мы говорили о тумане, пришедшем с моря. О ветре, уколовшемся веткой сакуры. Акира‑сан напоминал, что «Красота возникает там, где ее не ищут», что «Во всем надлежит действовать терпеливо», «Всегда думать о человеке» и… «Не стоит сражаться за всё подряд».
Конец ознакомительного фрагмента
