Странствующий шторм

Крестный часто брал меня на прогулку. Особенно по вечерам. Солнечный свет таял в иссиня‑черном небе, уступая место свету земных огней. Вечерняя Фукуока блестела каждым окном, каждым фонарем, каждой фарой в сплошном потоке машин. Переливчатый блеск – первое, что я увидел, поздним вечером подлетая к аэропорту. Я прилетел в тот год, когда строительство главного ориентира города только началось. И «Зеркальный Парус» [12] еще не целился в небесную ширь световым лучом на тонкой длинной антенне.

По выходным крестный водил меня в буддийский храм. Дом шоколадного цвета с двухъярусной закругленной крышей, стоял в окружении деревьев на берегу изумрудно‑зеленого пруда. Прохлада, исходившая от воды, помогала пережить даже самый знойный день. В храме проводили чайную церемонию. Степенная девушка с гладкими волосами, забранными на затылке, одетая в белое кимоно, расшитое зелеными цветами, наливала бамбуковым ковшом с длинной ручкой воду из черного котелка. Бурление воды в котелке и дыхание чайного мастера заполняли пространство комнаты. Первый в моей жизни чайный ритуал, оставил такое чувство… Во многом схоже с ощущением, когда последний поезд домой должен отправиться через пятнадцать минут, а ты – на середине часового пути до вокзала – тащишься за неспешно едущей фурой. Постигнуть смысл чайной церемонии я смог не раньше, чем выиграл свой первый настоящий поединок.

Крестный исправно водил меня в храм. «Восток и Запад – две части твоей души. – говорил он. – Не забывай об этом. Равновесие лежит ровно посередине между Восходом и Закатом». А я… улетал к драконам. «Восток» и «Запад» были для меня словами столь же близкими, как «Ригель» или «Альдебаран».

Крестный часто привозил меня в парк Охори. Зелень сверху, сбоку, под ногами – слепила глаза не хуже солнца, рассыпавшегося на мелкие осколки по глади синего озера. В этом озере вольготно мог бы жить настоящий кит! Я часами стоял в красной беседке, глядя на мелкую рябь воды. И вот однажды… Я увидел совсем другие волны. Это было в середине октября. Утром, как только я доел рисовые шарики – онигири – крестный велел собираться. На расспросы, куда мы отправимся, он ответил одним словом: «Увидишь». Мы ехали на автобусе. За это время я успел просмотреть все заголовки в толстой газете с большими иероглифами на первой странице, которую отдал мужчина, заметив мой интерес. У мужчины были добрые глаза, грустная улыбка, тонкие черные усы и такого же цвета редкие волосы. Одет мой случайный спутник был в мятый костюм цвета соевого соуса и черные туфли, которые, наверное, блестели, когда были новыми. Весь оставшийся путь мужчина смотрел в окно, изредка поглядывая на меня и улыбаясь, если я дергал крестного за рукав, спрашивая, что означает неизвестный символ. Выходя из автобуса я еще раз поклонился незнакомцу.

Мы шли и шли. Я рассматривал дома: узкие, широкие, белые, карамельные, обычные, уходящие в небо – разные. И вдруг… дома расступились, оказались позади. Остались лишь песок и море. Крестный велел мне снять ботинки, и мы пошли по пляжу к воде. Море перед моими глазами было просто морем. Таким я видел его по телевизору и на картинках в энциклопедии, которую мы читали с крестным. Таким я помнил море, будто знал его всегда.

Мы подошли к линии прибоя, той тонкой грани, где вода переходит в песок, а песок перетекает в воду. Я остановился, выдернув руку из пальцев крестного. Идти вперед было слишком… мокро. Ветер трепал черные пряди моих волос, прилеплял футболку и шорты к телу. Казалось, будто стоишь без одежды вовсе. Небольшие волны с шипением катились к берегу. Одна из них, подбежав ближе, коснулась моей ноги. И тут… мир сделал шаг назад. Остались только я и море.

Прозрачная у края, вода поодаль была похожа на синюю гуашь, в которую вылили зеленую краску, но забыли перемешать! Море и небо гляделись друг в друга, теряя собственные очертания. За бледной линией, делившей мир надвое, чуть заметно синела то ли суша, то ли мираж. Сердце заходилось в груди! Оно стучало также громко, как утром, накануне «Сити‑го‑сана». Волны, разбиваясь о берег, разлетались множеством брызг. Брызги попадали на кожу, в волосы, под одежду… Море шипело, затеяв спор с ветром. От их борьбы занимался дух! Высокое Солнце своим светом не давало замерзнуть и вымокнуть окончательно. Я широко раскинул руки и зажмурился. Я летел! И чтобы лететь мне больше не нужно было превращаться в дракона.

 

_____2_____

 

май – сентябрь 1993 г.

 

Шаг. Поворот. Взмах. Шаг. «Хафу ^[12]?» Катана рассекает воздух. «Хафу…» Шаг. Поворот. Взмах. Шаг. «А раз хафу, должен сидеть и не высовываться! Глядишь, не заметят». Шаг. Поворот. Взмах. Свист. Воздух рвется под лезвием боккена. Слишком резко. Нужно мягче. Крепче сжимаю рукоять. Взмах. Свист. Стискиваю зубы до скрипа. Еще чуть‑чуть, и они начнут крошиться. «Хафу… Не буду молчать!» Шаг. Поворот. Взмах. «Не буду терпеть!!!»

Подкравшись, море полоснуло меня по ноге спрятанным в волнах лезвием. Я упал на колени. Уперся в прибой. Штаны мгновенно промокли. Наплевать… Убрав меч за спину, зарылся пальцами в песок. С новой волной ладони ушли под воду. «Чем я хуже них? Почему им можно смеяться? Почему?!» Наклонился к волне и снова стиснул зубы. В горло будто насыпали раскаленного песка. Он обжигал каждой своей крупинкой. Расползался внутри. Не сглотнуть. «Не буду плакать. Никогда не буду из‑за них! Хафу…»

– Ты мечник?! – хриплый, надломленный голос заставил меня обернуться. Поодаль, уперев руки в бока, стоял мальчишка в темно‑синем спортивном костюме. Мягкий овал загорелого лица с чуть приплюснутым носом обрамляли черные пряди разной длины. На вид ему было не больше двенадцати лет. Почти как мне.

– Так ты мечник? – «пришелец» шагнул ближе. Он оказался на полголовы ниже меня, но заметно шире в кости.

– Да. – я поднялся навстречу незваному гостю.

– Почему ты полез в воду одетым? – карие глаза смотрели с подозрением.

– Не твое дело… – ответил я после некоторого молчания. Мальчишка дернулся, будто я его толкнул, и нахмурил густые брови:

– Тебе за такие манеры можно и всыпать, – простодушно оповестил он.

– Но меч‑то у меня, – я сощурился, с вызовом глядя на наглеца, и улыбнулся уголком губ.

– Я тебя и без меча на лопатки положу! – незнакомец расстегнул молнию на куртке и, стащив ее, не заботясь о рукавах, бросил на песок. – Ну?! – он одернул край задравшейся белой футболки и уставился на меня.

– Хорошо, – я снял с себя катану, отнес ее подальше от линии прибоя и обернулся: – Нападай.

Мой противник заорал и выбросил вперед правую руку – я увернулся. Дальше следовал выпад левой ногой, я поставил блок. И снова кулак пронесся в опасной близости от моего лица. Затем еще раз и еще. Мы кружили по песку в паре шагов от шипящего моря. Я едва успевал ставить блоки и уворачиваться. Улучив момент для контр атаки, я сделал резкий выпад и… Мою правую руку прошила острая боль. В следующий миг я оказался на песке. От резкого удара мир перед глазами закружился и померк. Стало непонятно: где море, где небо, где я сам и почему грудь точно придавили камнями?

– Вот видишь! – мир перестал вращаться, собравшись воедино в наглой фигуре, восседавшей на мне. – Я же говорил!

Я попытался скинуть с себя эту тушу, но «туша» крепко придавила меня к земле, удерживая за руки.

– Я ведь просто хотел познакомиться! – продолжал он, нависая надо мной. – Я новенький здесь. Мы только вчера переехали…