Странствующий шторм

– Кхм, – напрягшись всем телом, я рывком сбросил «пресс» фунтов в шестьдесят, не меньше. – Добро пожаловать! – поднявшись, принялся отряхивать песок с одежды, стараясь дышать как можно ровнее. – У нас тут бывают цунами. Смотри не утони.

– Я с Окинавы! – «пришелец» гордо вскинул голову. – Я умею плавать. Меня зовут Хикари Джиро. – он едва заметно поклонился. – А… тебя?

– Я Араши Тору. Однажды мы поменяемся местами!

 

***

Навалившись на край стола, я старался сфокусировать зрение на каком‑то одном предмете. Например, желтом карандаше. Ох и зря, я запивал тушеную рыбу йогуртом. Чертов йогурт… Предметы расплывались перед глазами. В животе началось брожение. Казалось, у меня внутри железная дорога, как в американском вестерне. Злодей взорвал динамит, и весь состав сошел с рельсов. Пространство катастрофы растягивалось, точно надувной шарик. В классе, будто в другой галактике, шло обсуждение способов передачи мысли письменным языком. В качестве примера Мацуда‑сенсей записала на доске (в четырех партах от меня) строки Басё

 

Не думай с презреньем:

«Какие мелкие семена!»

Это красный перец ^[13].

 

Иероглифы плыли, точно белые кораблики по зеленым морским волнам. «Нехорошо», – вяло думал я.

– Араши‑кун, не отвлекайся, – Муцуда‑сенсей мельком глянула на меня и снова повернулась к Одзаки, сидевшей на первой парте у двери.

Одзаки что‑то оживленно рассказывала. Ее речь походила шум прибоя в большой ракушке. Йогурт торопился покинуть мое тело. Любым способом. Я поднял руку.

Мицуда‑сенсей, скользнув по мне равнодушным взглядом, обратилась к Танабэ, сидевшему за партой передо мной.

– Мицуда‑сенсей, разрешите выйти? – я медленно поднял глаза на учительницу, «для равновесия» зацепившись взглядом за серебристую дужку ее очков.

– Урок закончится через десять минут, – холодно ответила Мицуда‑сенсей, даже не взглянув в мою сторону.

Д е с я т ь м и н у т… Каждая минута, как маленькая смерть. Или – шаг к большому позору. Десяти минут у меня не было.

«Да пошла ты!» – я выскочил из‑за парты и кинулся к двери. Веселым тоном учительница что‑то бросила мне в спину. Громкий смех одноклассников я услышал уже в коридоре…

 

***

Удар. Разворот. Удар. Кимура не успел уклониться и упал на татами. Я выиграл. Два из трех. Последний удар Сенсей засчитал тоже. Кимура поднялся, и мы поклонились друг другу.

– Тору‑кун ^[14], ты торопишься, – голос крестного догнал меня на выходе из зала.

– Но я победил, Сенсей, – обернувшись, я пытливо посмотрел на Мастера в черном кимоно. Снова он про спешку. И здесь, и дома…

– Если все время спешить, достижение, бывшее заслугой, превратится в случайность. Или в череду случайностей, как сейчас, – внимательный взгляд крестного лег мне на голову. Всегда он так…

– Я победил. Дважды, – сам не заметил, как сжал кулаки. Ногти впились в кожу ладони, и я резко разжал пальцы.

– Тебе следует спросить себя, почему только дважды, Тору‑кун. Можешь идти, – крестный ласково улыбнулся и направился к какой‑то женщине в синем платье, переминавшейся с ноги на ногу у входа в зал.

Идти мне теперь особо не хотелось. Но я поплелся в раздевалку. Из раздевалки доносилось монотонное жужжание голосов. Иногда разбавляемое громкими возгласами. Это Ёшимура. Иногда он чему‑нибудь очень громко удивляется, а потом зажимает ладонями рот, испуганно озирается и кланяется на все четыре стороны.

Я снял доги ^[14] и, расправив белую ткань, сложил по швам. Раздевалка постепенно пустела. Кто‑то из ребят пошел домой, кто‑то – в кино. Я спешил: сделать уроки и снова тренироваться!

– Тору‑кун, я завтра уезжаю…

Я поднял глаза на Кимуру. Тот стоял с несчастным видом, рассматривая бордовый палас, и теребил пояс. Кимура был на полголовы ниже меня и чуть‑чуть шире в плечах. И запястья в обхвате у него были толще моих. Кимура носил короткую стрижку полукругом. Со стороны казалось, будто ножницы, которыми его стригли, кто‑то согнул зигзагом.

– Куда ты едешь? – спросил я.

– В Токио…

Сердце толкнулось в ребра сильнее обычного и замерло на следующем ударе. Перед глазами вспыхнули пестрые вывески, витрины, рекламные щиты; дома от земли до неба; люди на переходах. Мне снова было пять. И родители вели меня за руки покупать мороженное. Кимура молчал. У него была особенность, сказав что‑то, добавлять к своей фразе по слову, редко – по два. Делать такой вброс, после которого все факты приходилось вытягивать, как лисицу за хвост из норы.

– На экскурсию или к родственникам? – уточнил я.

– Не‑ет, – протянул Кимура. – Насовсем. Отцу предложили там место. Извини, теперь ты останешься без партнера…

– Почему ты не сказал Сенсею при всех? – я нахмурился. Странный поступок. Даже для Кимуры.

– Мастер знает. Это всё мама… она просила никому не рассказывать, – Кимура виновато опустил глаза. – говорит, сначала нужно устроиться на новом месте, а потом можно будет послать открытки… Прости, что не сказал раньше.

– Ничего страшного, – я прямо посмотрел в его маленькие черные глаза. – Счастливого пути, Кимура‑кун. Внимательно читай указатели. В Токио много указателей…

Кимура просиял и низко мне поклонился. Я поклонился тоже.

 

***

Удар. «Гвоздь, который выпирает – заколачивают ^[15]», – голос Нариты‑сана, учителя труда, до сих пор стоит в ушах. Удар. «Почему у тебя такие большие глаза, Араши?» Если сжать зубы еще сильнее – сведет челюсть. Удар. «Выполни дополнительное задание на шестидесятой странице, Араши‑кун. Тебе нужно совершенствовать свой японский». – как будто я с ними на английском говорю! Удар. «Вырасту самым сильным. Поступлю в полицию. И стану героем!» Удар! Льняной мешок, подвешенный к потолку толстой веревкой, рвется. Роняет песок. Я замахиваюсь снова.

– Тору‑кун, – у крестного усталый голос. Пришлось опустить меч. – Тору‑кун, повернись пожалуйста.

Я не шевелился. Стараясь дышать ровнее, я медленно втягивал носом воздух и бесшумно выдыхал через рот.

– Акира‑сан, я оставил вам рамен на плите… Поужинайте – поздно… – над моей головой раскачивался полупустой мешок. Я смотрел на дощатую стену за ним.