Странствующий шторм

_____4_____

 

январь – март 1995 г.

 

Удар. «Чертовы ублюдки!» Удар. «Только и можете, что хихикать за спиной!» Разворот, – «а как в лицо, так я не существую», – удар ногой. Груша, повинуясь закону физики, летит прочь по траектории, равной углу приложения силы. Затем возвращается обратно. Маятник. Я бью снова. «Хикари… – удар. – У него бесконечно счастливые смеющиеся глаза. В лучах света кажется: на дне его глаз кружатся искры». Удар! Удар! Удар! Ловлю грушу, в обратном полете. Прижимаюсь лбом к серой шершавой клеенке ее бока. Прохладный воздух обжигает горло.

– Тору… – голос Акиры‑сана возник из ватной пустоты. Кровь у меня в висках стучала намного громче. – Тору, отвлекись. Давай выпьем чаю. – ласково добавил он. Я обернулся:

– Акира‑сан, мне еще стенгазету дорисовывать, – крестный улыбнулся лучившимся в тусклом свете взглядом:

– Стенгазета подождет. Жду тебя через двадцать минут в чайном домике.

 

– «Стенгазета подождет!» – передразнил я, плеснув себе в лицо холодной воды из умывальника в надежде отогнать начинавшуюся мигрень. «Ну конечно, шесть часов сна – слишком много для ученика первого класса ^[23] средней школы! Пусть будет пять. А то и четыре с этим дурацким сочинением». Я окинул взглядом свое праздничное кимоно: рисунок покрывал черный шёлк сеткой тонких белых ромбов.

Крестный иногда проводил чайные церемонии для старшей группы школы «Кайё» и для своих друзей, если те приезжали в город. Когда я был младше, Акира‑сан брал меня на такие церемонии. Учил составлять цветочную композицию, рассказывал, как одним изречением мудреца задать тему всего действа. Во время чайной церемонии я сидел рядом с крестным. Выполнял мелкие поручения: поднести закуски гостям, забрать у последнего гостя чашу… Я с большей охотой вымыл бы пол во всем доме или лишний час упражнялся бы в каллиграфии. Скорость письма зависит лишь от пишущего. Как и красота выводимых иероглифов. Наверное, крестный понял мое настроение, раз освободил от повинности бывать в чайном домике. Что же изменилось сейчас?

Я шел среди сосен, между кустами, по извилистой дорожке. Путь мне освещали огни, запертые в клетках шестигранных каменных фонарей. Я остановился на полпути. Точно так же, шесть лет назад, в июле или августе я прыгал по этой дорожке. Солнце клонилось к горизонту. Россыпь лучей, пробившихся сквозь сосновые лапы, лежала на серых камнях плавленым золотом. Ветер скользил между веток, трепал меня по волосам. Дразнил. Чудилось, стоит подпрыгнуть и он подхватит, понесет над деревьями, никогда не вернет на землю.

У чайного домика крестный поприветствовал меня легким поклоном. Поклонившись в ответ, я хотел пройти внутрь, но Акира‑сан взглядом указал на колодец. «Ах да, омовение». Подойдя к невысокому колодцу, сложенному из разноликих камней, я зачерпнул воды ковшиком с длинной ручкой. Вода и воздух, дополняя друг друга, холодили кожу. Умывшись и вымыв руки, я двинулся было ко входу, но вовремя вспомнил, что нужно также ополоснуть ручку ковшика.

Склонившись у низкого (даже для меня) входа, я зашел внутрь. Чайную комнату – в моей памяти светло‑серую от потолка до пола, теперь же янтарно‑коричневую – освещали четыре больших фонаря. Оставив сандалии у входя, я осмотрелся. В очаге потрескивал огонь над ним стоял черный чугунный котелок. В нише висел свиток ^[24], гласивший «Выпей‑ка чаю!»

– Да ладно?! – выдохнул я. – «Ещё бы „Проголодался – поешь, устал – поспи“ написал!»

– Присаживайся, Тору‑кун, – радушно произнес крестный, бесшумно преодолевший низкий и тесный вход. Моих мыслей он, конечно же, не услышал.

Я, как и подобает в таких случаях, сел на колени, подобрав под себя ноги, и нетерпеливо воззрился на Акиру‑сана.

– Отведай угощение ^[25], Тору‑кун, – улыбнулся крестный, поставив передо мной черный деревянный поднос. Нарезанная ломтиками рыба была выложена на белой тарелке в форме «бесконечности». Над «бесконечностью» – дольки лимона расходились от большого кружка, точно солнечные лучи. Под «бесконечностью» была сложена зелень в виде земного шара.

– Я не голоден, – тоном «давайте сразу чай» ответил я.

– Как пожелаешь, – по‑доброму сказал Акира‑сан. – Когда ты сам будешь проводить чайную церемонию, можешь и вовсе вычеркнуть пункт с угощением. Только помни, Тору: не угостить своего гостя – значит выразить к нему глубокое неуважение. Отказаться принять угощение – нанести обиду хозяину.

Повинуясь уколу совести, я молча принялся за еду. Покончив с рыбой, я отложил палочки и отставил поднос:

– Благодарю, – поклонился я. – Мне нужно выйти: размять ноги? – в уме всплыла очередная «чайная» традиция.

– Если они затекли, – хитро улыбнулся крестный.

Коротко вздохнув, я поднялся. Оказавшись на улице, прошелся по каменной дорожке взад и вперед. Луна, стремившаяся к идеальной форме, выглядывала из‑за сосны. В доме, на втором этаже, свернутая в рулон, лежала незаконченная стенгазета. Там же, на столе, осталась тетрадь с ненаписанным сочинением. «Новый год как новое рождение». А в небе, над всей несуразностью «нового года», над всеми «рождениями», «смертями» и «надеждами» светила Луна. Своим сиянием она обнимала меня за плечи. Успокаивало одно: я умел пить большими глотками.

Вернувшись в чайный домик, я уселся на прежнее место. В нише теперь стояла цветочная композиция ^[26]: ветка сосны с тремя шишками и красный цветок камелии. Рядом красовался нефритовый дракон. Акира‑сан низко поклонился сидя перед котелком. «Кажется… в самом начале я должен был поклониться свитку?»

Вдох ^[27]. Он взял поднос с чайной утварью. Выдох. Светло‑коричневый ковшик с длинной ручкой такой же, как у колодца, опустился рядом с котелком. Вдох. Черная шкатулка с чайным порошком оказалась по правую руку Мастера. Выдох. Белая чаша с надписью «День за днём Солнце рождается на Востоке», бамбуковым венчиком в внутри и ложечкой на ней – спереди от Мастера.

Треск огня заполнял пространство комнаты, не позволял пробиться ни одной мысли. Акира‑сан достал из‑за пояса красный шелковый платок, сложенный треугольником. И хлопнул им, потянув концы в разные стороны. Держа платок на весу, он провел рукой по красному шелку и сложил его на правой ладони. Подняв черную шкатулку, Акира‑сан круговым движением очистил блестящую крышку от несуществующей пыли. Затем расправил платок. Хлопнул еще раз. Сложил в левой руке. Взял ложечку для чая и очистил ее тоже. Положил на шкатулку. Вытащил венчик. Взял в правую руку ковш. Проворно снял крышку котелка и положив ее рядом.

Пар, вырвавшись на свободу, заструился вверх. Бурление в котелке вторило треску дров в пламени. Акира‑сан зачерпнул воды. Налил в чашу на треть. Положил ковш на котелок и выверенным движением вскинутой ладони медленно опустил ручку. Обмокнув венчик в кипятке, он принялся взбивать воду, точно яичный белок. Отставил венчик. Взял в руки чашу. Осторожным круговым движением омыл стенки изнутри. И слил воду в стоящий по левую руку глиняный горшок.