Светорада Медовая
– Раньше я служил под рукой князя вятичей Держимира. Однако ныне Держимир согласился платить откупную хазарам, и люди стали говорить, что Недоля к нему пришла, раз уступает жадным степнякам. А кто захочет остаться у невезучего правителя? Особенно, когда слава Путяты Ростовского летит, как на крыльях птицы Гамаюн[1]. Вот мы и надумали уйти от Недоли вятичей к Доле ростовской. Так я говорю, жена?
Света не ответила, только взглянула на Стрелка с такой улыбкой, что Кима подумал: «С этой красавицей, да еще и медовой, никакая Недоля не страшна. С ней любое дело сладится, любое горе отступит». И он снова и снова косился на сидевшую подле него молодку, стараясь только, чтобы ее муж не замечал этих взглядов.
Стрелок тоже не сводил с нее глаз, то и дело прижимался щекой к рыжему лисьему меху, укрывавшему плечико его лады, даже веки смежил, наслаждаясь мгновением. Она же стегнула мужа по носу кончиком косы, а потом нежно провела по его прикрытым глазам, по заросшей щетиной щеке, по крепкому подбородку. О Киме они словно позабыли, и он сам чувствовал себя здесь лишним. Потому и отвернулся, стегнул лосей, прикрикнул, погоняя.
Стрелок первый окликнул его:
– Если хочешь еще о чем‑то спросить – спрашивай. В разговоре и дорога короче покажется.
Говорил будто обычное, а лицо у самого еще благостное после ласки жены, синие глаза сияют. Кима подумал: «Бабам небось такой нравится». Ровный нос, волевое лицо с высокими скулами, и глаза такие… матерые глаза, хотя сам молодой еще. Такие глаза бывают у того, кто много чего пережил или много чего уразумел в жизни. Потому Кима и обращался к Стрелку уважительно. Спросив, каким делом тот кормится и жену кормит, не удивился, услышав, что Стрелок воин – само имя его о том говорило, ну и еще выправка. Вон он полулежит на санях, а все же в теле чувствуется какое‑то звериное проворство, удаль молодецкая. Такому что расслабиться, что собраться – един миг.
Кима опять стал рассказывать о Ростове:
– Ростов‑то, он растет год от года. Множество людей в него прибывать стало, когда Путята там порядок навел. Служить ему даже варяги считают достойным.
– Откуда же им тут взяться, варягам‑то? – приподнялся на локте Стрелок. Взгляд стал цепким, внимательным.
Тут уж Кима запел соловьем: не в глуши, чай, живем, по Итиль‑реке[2] варяжские ладьи нередко ходят.
– А‑а… – протянул Стрелок как будто разочарованно. – А мы вот слышали, что Ростов так далеко от общих торговых путей стоит, что только бобры дикие там и водятся, а люди редко когда забредают.
Киму больше всего задело, что пришлый о бобрах непочтительно отозвался. Ну и стал пояснять, что у мерян бобер – зверь священный: он и мудр, и плодовит, и мастеровит; бобры умеют рубить деревья, запружать реки, строить дома, как люди, даже говорить между собой умеют лучше всех других зверей, так как работают вместе, ватагой. Да и богат бобер – мех его ценится у варягов не меньше соболя или куницы. Парень даже достал из‑за пазухи искусно сделанную фигурку бобра на тесемке – оберег. Но его попутчиков восхваление бобра не больно‑то и тронуло, и они вновь принялись расспрашивать, какие связи у мерян с другими землями Руси.
Далась им эта Русь! Кима‑то и слова такого не знал. И их, похоже, это только порадовало. А когда стали спрашивать, кто же пребывает в Ростов, как упомянул Кима, тот с важностью поведал про ярла варяга Аудуна. Некогда приплыл он в эти края со всем своим родом и поселился в Ростове на берегах озера Неро. И посадник Путята был рад такому соседству.
– И как же ладят Аудун и Путята? – заинтересовался Стрелок.
Кима хмыкнул. Ну, паря, пусть глаза‑то у тебя и матерые, а и Киме есть чем тебя подивить. И он принялся рассказывать, как что Аудун даже породнился с первыми людьми града: дочку самого посадника Путяты за себя просватал, а свою старшую отдал ни много ни мало за того воеводу Нечая, который Киме родной отец.
– Так что и я теперь с варягами в родстве, – приосанился мерянин.
Вот, пусть видят, с каким важным человеком свела их судьба. Потом добавил, что и тиун[3] градский, Усмар, недавно женился на другой дочери варяга Аудуна. А тиун этот в Ростове почитай один из самых важных людей.
Тут голос подала Света:
– Как же вышло, что слуга, тиун какой‑то, смог так подняться в Ростове?
Ее вопрос озадачил Киму. Только и смог сказать: какой же тиун слуга, если без его догляда ни торги не собираются, ни дань не отправляют! Рассказывают, что Усмар сам из новгородской купеческой семьи, а так как в округе он единственный, кто считать может так же ловко как… как… Тут Кима даже не нашелся, с кем сравнить умельца счетовода, ибо ни мудрые шаманы, ни варяги Аудуна не умели так быстро складывать и вычитать, как Усмар. Вот тиун и стал одним из первых людей в Ростове, подытожил Кима. И добавил неожиданно: «Хапуга!»
– О, да ты, как погляжу, не сильно его любишь, – заметил Стрелок.
Кима смолчал, только стегнул лосей. Но через миг все же не сдержался:
– А чего его любить! Перед ним даже сам Путята заискивает. Ну а варяг Аудун… Эх, дочка его, Асгерд, в прошлый праздник лета мне улыбалась, даже гостинцы принимала. А потом… Усмар просватал, и Аудун счел его достойным породниться со своей семьей.
Какое‑то время они ехали молча. Потом Кима почувствовал, как Света легонько погладила его по плечу.
– Не огорчайся, Кима. Ты молод, за тебя любая пойдет.
Кима криво улыбнулся. Хотя чего там – и впрямь любая. Да только такую горделивую и ясноглазую, как Асгерд, поди найди. А может, и впрямь поискать? Ведь довелось же ему негаданно встретить такую раскрасавицу, как эта приветливая Света из лесов. Но она уже занята. Вот так всегда: пока он, Кима, в лесах собирает мед из бортей, всех ладных девушек кто‑то успевает уже сосватать!..
Мерянин замолчал удрученно, глядя на дорогу, а путники стали негромко переговариваться. Кима в какой‑то момент уловил, что их голоса как будто изменились, да и о чем они говорили, было не разобрать. Только отдельные фразы понял: «Глушь, думали… безопасно…», «А как кто узнает…». И еще: дескать, мир велик, поедем и дальше.
А потом Стрелок резко выхватил свой лук, миг – и стрела сорвалась с тетивы. Кима, ошарашенный, замер, наблюдая, как с дальнего дерева, сбивая снег с ветвей, свалился темным комком соболь.
Мерянин натянул поводья, глядя, как Стрелок пошел в заросли, а потом вернулся, разрыхляя при ходьбе глубокий снег сильными ногами в меховых онучах. Показал добычу сперва жене, а потом и Киме. Зверек был красивый, с черно‑дымчатым мехом – за такого у хазарского купца в базарный день можно не один дирхем затребовать, а булгарин и коня отдаст. И еще Кима заметил, что шкурка зверька не подпорчена – сбил Стрелок соболя аккурат в глаз. И это при движении и с такого расстояния!
– А ведь ты и впрямь Стрелок! – восхитился мерянин.
[1] Гамаюн – птица счастья.
[2] Итиль – старое название реки Волга.
[3] Тиун – управляющий в усадьбе, имении в древней Руси.
