Светорада Янтарная
Первый тост за столом был традиционно произнесен за ныне царствующего императора Льва Мудрого, представителя Македонской династии. Второй тоже традиционен – за главу Церкви патриарха Николая Мистика. Поскольку эти два имени прозвучали почти одновременно, люди сразу стали обсуждать противостояние, какое наметилось между отцом Церкви и правителем державы. Опять же дело было в желании Льва вступить в новый брак с Зоей Карбонопсиной – угольноокой или огненноокой, судя по ее имени. Многие говорили, что, хотя красавица Зоя происходит из достойной семьи и уже родила Льву сына, судьба распорядилась так, что ей, видимо, не стать императрицей. Четвертый брак, как‑никак… Нет, благочестивый Николай абсолютно прав, что столь строго стоит на своем.
– Именно поэтому Лев и обратился за поддержкой в Рим, к Папе, – заметил Зенон, изящно отправляя в рот крупную оливку. Он был в курсе событий при дворе и мог сообщить последние новости.
Пирующие тут же загомонили. Большинство из них были недовольны. Несмотря на то что Папа Римский был главным из пяти иерархов Церкви[1], византийцы, считавшие себя истинными христианами, возмущались желанием императора решить вопрос не с церковным главой богатого Константинополя, а через посредство Папы из далекого Рима. И они так расшумелись в спорах, что Светорада, сидевшая с отсутствующим видом, вся еще в грезах утреннего свидания, невольно очнулась и прислушалась к разговорам.
По сути она даже сочувствовала желанию Льва жениться на матери своего сына и недоумевала, отчего христианская Церковь (самая милосердная и мудрая, как уверяли ее приверженцы) чинит препоны в простом желании базилевса сочетаться браком со своей избранницей. Вот на Руси мужчина мог иметь нескольких жен, но законной считалась только мать его детей, а эти хитромудрствующие ромеи все сомневаются, спорят, шумят о безнравственности государя, возжелавшего вступить в новый брачный союз. Но ведь дети, каких рожали ему прежние жены, уже умерли, а нынешний наследник так и слывет бастардом из‑за того, что по церковным канонам четвертый брак не может быть признан действительным. Некоторые стали уверять, что человек вообще должен жениться только раз, а все остальное время блюсти целомудрие.
Но тут даже Ипатий подал голос, стал перечислять причины, по которым Церковь позволяла развод и новый брак: если жена покушалась на жизнь мужа, если кто‑то из супругов сошел с ума, а главное – если один из них болен и не в состоянии выполнять супружеский долг. На последнем Ипатий остановился особо, так что гости, знавшие о его личной проблеме, стали переглядываться, а многие демонстративно смотрели в сторону прекрасной Светорады‑Ксантии, понимая, что она и есть причина, из‑за которой Ипатий так горячится. Светорада почувствовала себя неловко и, чтобы отвлечь внимание гостей, жестом велела управляющему начать очередную перемену блюд.
Подали ее новоизобретенный суп.
Надо заметить, ее задумка удалась: споры спорами, но когда обоняние гостей уловило новый изысканный аромат, когда люди начали вкушать яство, разговоры о судьбах власть имущих и тонкостях бракоразводного процесса уже не казались такими занимательными. Гости сопели, хлебали, закатывали глаза, пытались определить, как и из чего было приготовлено это блюдо и почему обычная на вид похлебка столь непередаваемо вкусна. Светорада же только смеялась, говоря, что это ее маленькая тайна и пусть, мол, они сами решат, что им подали.
Вкушать пищу на пирах было одним из излюбленных занятий ромеев. Их пиры были довольно однообразными и долгими, даже звучавший извне протяжный и стройный хор мужских голосов (хоровое пение ромеи предпочитали всем остальным) не способствовал оживлению собравшихся. Поэтому по знаку Светорады в покой входил то комедиант с дрессированными собачками, чьи трюки веселили и забавляли собравшихся, то специально нанятый циркач, который ловко жонглировал множеством разноцветных шариков. Но когда очередное зрелище приедалось, Светорада жестом отпускала артистов, чтобы гости могли пообщаться, поговорить, выпить еще вина и обсудить новости.
Одной из животрепещущих тем в те дни было неожиданное известие о том, что знаменитый флотоводец и военачальник Андроник Дука, одержавший для Византии немало блестящих побед, неожиданно стал врагом государя и даже, как поговаривали, перешел на сторону мусульман. Гости просили приближенного к особе императора аристократа Агира высказаться по этому поводу, и тот начал объяснять, что тут не обошлось без каверз придворного евнуха Самоны. Самона уверял базилевса, что популярность Андроника слишком велика, вот по его наущения Лев и стал возвышать другого военачальника, молодого друнгария флота[2] Имерия. Андроник же почувствовал себя задетым подобным пренебрежением императора. Ну а потом, когда Имерий, не согласовав свои действия с Андроником, совершил несколько удачных военных рейдов, Андроник ощутил себя оскорбленным и заключил союз с арабскими эмирами.
Некоторых из собравшихся волновали возможные перемены в государстве, однако среди гостей большинство составляли простые землевладельцы, которые вскоре устали от разговоров о высокой политике. Эти люди больше привыкли вести разговоры с добродетельными супругами о солении овощей впрок или паломничестве какого‑нибудь знакомого к мощам святых, а все эти дрязги властителей казались им такими же далекими, как всплывавшая над садом луна.
Светорада тоже устремила взор на ночное светило, похожее сейчас на позолоченный византийский щит. Мысли княжны то и дело возвращались к утреннему приключению. Она условилась встретиться со своим негаданным любовником на следующее утро, но разумно ли это? Да и придет ли он? И кто он на самом деле? Что для него эта встреча?
– Что? – повернулась она к о чем‑то спросившей ее Прокопии. – Простите, душенька, но я немного отвлеклась.
Прокопия негромко спрашивала, известно ли Светораде что‑нибудь о Варде сыне Ипатия. До них с Грацианой дошли слухи, что он сейчас находится в Ираклии, где проводит смотр войск брат императора Льва.
– О, наш багрянородный Александр решил проявить себя на воинском поприще? – подала голос Анимаиса, сидевшая по другую сторону от Светорады.
Прокопия покосилась на жену проэдра, недовольная тем, что эта сплетница прислушивается к их разговору, и уже совсем тихо добавила, что они с Грацианой очень надеялись, что на пир к Ипатию явится и Варда.
– Ах, моя девочка так влюблена в него! – шептала Прокопия, а Грациана, прекрасно знавшая, о чем идет речь, залилась милым румянцем. Прокопия же продолжила: – Варде было предсказано, что именно тут, в Пафлагонии, он встретит свою судьбу, и мы с Грацианой надеемся, что моей девочке суждено привлечь его внимание. Они с Вардой встречались несколько лет назад, когда Грациане было всего двенадцать. Дочка уверяет, что, если Варда Малеил не станет ее мужем, она предпочтет удел монахини в одной из окрестных обителей.
Светорада смотрела на Грациану, которой так шло волнение к ее немного отстраненному, задумчивому личику. Надо же, мечтая о мужчине, она просто ожидает его и бездействует. Нет, в юности, когда саму Светораду переполняла первая любовь, она не сидела сложа руки, она действовала, пока не добилась своего. И ее милый… Самый милый и любимый по сей день… Но она запретила себе жить прошлым, ибо это повергает ее в такую печаль, что… Нет, лучше отвлечься.
[1] До раскола Церкви Папа Римский считался первым среди пяти христианских патриархов (Римский, Константинопольский, Александрийский, Антиохийский и Иерусалимский).
[2] Друнгарий флота – пост, равный адмиральскому.
