Светорада Янтарная
– А такое возможно?
Ипатий хмыкнул.
– Такое в Византии не диво. Скажу тебе, что даже отец нынешнего императора пришел к власти, свергнув и убив своего предшественника Михаила Пьяницу[1].
Светорада передернула плечами, подумав: надо же, какое прозвище было у императора! Нынешний правитель Лев льстиво зовется Мудрым или Философом из‑за своей учености. И все же он опасается за свой трон. А вот на Руси над всеми князьями стоит Олег по прозвищу Вещий. И хотя у Светорады остались о нем не самые приятные воспоминания, она ощутила гордость, оттого что Олег в далекой Скифии непреложный правитель. Взяв в свои умелые руки власть после смерти Рюрика, он расширил и укрепил Русь, да и вообще, правит так, что даже Игорь, сын и наследник Рюрика, не смеет противостоять его воле.
В Византии же… Она молча выслушала рассказ Ипатия о том, как произошло убийство Михаила Пьяницы. Ипатий говорил с ней на славянском – не только потому, что не хотел, чтобы их поняли другие, но и для того, чтобы сделать Светораде приятное. К тому же она – некогда легкомысленная девушка, а ныне подруга и советчица – была не из тех женщин, с которыми можно говорить лишь о нарядах и сплетнях. Светорада многое понимала из того, что происходило в Византии, вникала во все дела Ипатия. Он даже поведал ей, что когда фрахтовал в Ираклии корабль для переезда, то встретился там с самбазилевсом[2] Александром. И брат императора принял Ипатия, но держался с ним холодно. Причем среди окружавших самбазилевса патрикиев Ипатий увидел своего сына Варду. И понял, что Варда милости у кесаря Александра, поскольку тот улыбался молодому воину и то и дело обращался к нему. И видимо это Варда, непримиримый к отцу, настроил Александра против своего родителя, что весьма прискорбно.
Тем не менее Светорада уловила в голосе Ипатия и некую гордость. Сын все же… Хоть и непокорный.
– А Варда похож на тебя? – спросила княжна.
Ипатий потер седую щетину на щеке. Перед возвращением в Константинополь он решил отпустить бороду, так как большинство ромеев, стремясь походить на своего правителя Льва, отказались от моды гладко брить лица. Однако Светорада находила, что Ипатию это не слишком идет и заметно старит. Но сказать ему об этом не решилась.
– Варда стал очень хорош собой, – произнес патрикий опять‑таки с гордостью. – Воинская служба явно пошла ему на пользу. Плечистый, сильный, он похож на греческое божество, как их изображают в статуях. А похож ли он на меня?.. Нет, пожалуй. По крайней мере у него такие же светлые глаза, как и у Хионии.
Светорада вдруг ощутила, как несколько раз гулко ударило сердце. И мелькнула подозрение: а не ее ли это Тритон?..
Задумавшись, она отошла от Ипатия, смотрела на море. Нет, не может быть, чтобы ее случайный любовник оказался сыном Ипатия. Судьба не должна так шутить с ней! Они никогда не виделись с Вардой, но княжна была наслышана, как грубо и непочтительно он отзывается о сожительнице отца. А тот, из моря, был так ласков… Нет и нет – она не желала верить, что хамоватый Варда и ее ласковый любовник одно и то же лицо!
Светорада вспомнила, как еще несколько раз ездила купаться на морское побережье под скалами у Пантелеймоновского монастыря. И каждый раз Тритон поджидал ее там. Они плавали в волнах, дурачились, смеялись, целовались, предавались любви… Ах, как это было похоже на любовь… Их безудержная, сводящая с ума страсть… Тритон был ласков и неутомим, и что только он не вытворял с ней! Какое это было восхитительное бесстыдное безумие!
Тритон всегда говорил, что его наяда дарит ему почти забытые ощущения желания и нежности. Но кроме как о своей страсти, они ни о чем больше не говорили, словно понимали, что это может разрушить дивное очарование их свиданий. И хотя Светораде было любопытно узнать, кто ее таинственный любовник, сам Тритон как будто стремился остаться неузнанным.
– Пусть я буду для тебя просто подарком моря, – сказал он в их последнюю встречу.
Последнюю… Ибо когда Светорада в очередной раз приехала на свидание… Тритон не явился. А она и не ожидала, что это настолько расстроит ее. Поэтому княжна приходила на их место еще пару раз, ждала. Его неожиданное исчезновение задевало самолюбие красавицы и привносило в ее жизнь некий отголосок одиночества. Неужели чуда больше не повторится и ее негаданная тайная любовь уже в прошлом?
Она перестала ездить на побережье. Сперва обида на Тритона удержала, потом отвлекли связанные с отъездом хлопоты. Тем не менее о Тритоне она думала чаще, чем ей хотелось. Их отношения напоминали княжне зарождение любви… Такой любви, от которой бьется сердце, путаются мысли, тысячи желаний и волнений переполняют душу. С Ипатием она жила в довольстве и покое – вполне достаточно, чтобы не вспоминать о страстях. Но вот поди ж ты… Вновь захотелось чего‑то сладкого, запретного. Как в юности, когда она была совсем девчонкой и посмела влюбиться в того, кто не был ей предназначен.
От мыслей Светораду отвлекли громкие команды капитана. Громче ударили в било, задавая ритм гребцам, а тяжелые весла, поднявшись с одной стороны, с другой глубже ушли в воду, разворачивая корабль. Понт Эвксинский остался позади, синий и огромный; волны переливались вокруг, ни на миг не оставаясь без движения; вдоль бортов мелькали мокрые спины играющих дельфинов. Кормчие сильнее налегли на рулевое весло, направляя мощную хеландию в Босфорский пролив.
– Радуйтесь, Бог посылает нам попутный ветер! – воскликнул капитан.
Как всегда, в этом месте на корабль налетели чайки, крикливые, требовательные. Ипатий передал Светораде поднос с мелко нарезанными кусочками хлеба, и она стала кидать их прожорливым птицам. Чайки пикировали и ловили подачку прямо на лету, подбирали упавшие крошки с поверхности воды, зависали над палубой в ожидании очередной порции.
Светорада смеялась, а Ипатий неожиданно вспомнил, как любит это развлечение Глеб. Светорада промолчала. Именно Ипатию принадлежала идея оставить Глеба в поместье.
– Еще неясно, как у нас все сложится в Константинополе, – пояснял он, уговаривая возлюбленную не брать с собой сына. – Удержусь ли я на службе, ждет ли меня опала? А в Оливии Глеб под защитой, да и для его здоровья лучше побыть там до октября. Вспомни, как помогло ему пребывание в провинции в прошлом году. К тому же приглядывать за ним будут авва Симватий и наш верный управитель Роман.
Светорада уступила. Она понимала, что Глеб в том возрасте, когда мальчиков полагается освобождать из‑под женской опеки и передавать на воспитание мужчинам, но ей не хотелось, чтобы наставниками сына стали монахи. Уезжая, Светорада дала строжайшие указания управляющему, чтобы тот проследил, дабы ее мальчик чаще оставался в Оливии, играл с местными детишками, больше отдыхал и резвился на воздухе, а не ходил по поводу и без повода в монастырь.
Светорада вздохнула при мысли, что долго еще не увидит своего малыша. Сына Ольги и Игоря, которого она назвала своим. И еще Светорада подумала, как бы сложилась судьба мальчика, если бы он остался с родителями, которые теперь составляли супружескую пару. Во всяком случае он мог стать законным наследником Руси. Теперь же Глеб для них безвозвратно утерян.
[1] В 867 году возвышенный императором Михаилом III Василий Македонянин приказал своим людям убить императора во дворце Св. Маманта. Сам же занял престол как Василий I Македонянин, положив начало новой Македонской династии.
[2] Самбазилевс – император‑соправитель, брат императора.
