Тайна старой усадьбы
– А у меня вроде есть. – Загоравшая рядом соседка – худенькая, смуглая брюнеточка с прической каре – поправила задранную к плечам майку. – Да, вроде бы…
Женя пролистала тетрадь – такую же, как у подружки, купленную в канцелярском магазине «Лентагиз» за срок восемь копеек, только с красной корочкой.
– Ну, я же писала, помню… Да где же? – Девушка округлила глаза. – Вот! Теоремы, задачи… Ну, ты слушаешь, Кать?
Катерина между тем перевернулась на спину, закрыла глаза и подставила солнцу живот. Белый матерчатый лифчик и черные купальные трусы – вот и вся одежка.
Загорали подружки… Впрочем, не просто так – заодно готовились к экзаменам за курс восьмилетней или, по‑новому, девятилетней школы. Раньше, еще лет пять назад, экзамены сдавали бы после восьмого класса, а нынче вот – после девятого, а потом еще предстояло учиться в десятом, а одиннадцатого, как в прошлые годы, уже не было! Десятый был выпускной! И еще – одиннадцатый, по программе которого доучивались те, кто был старше подружек на год. В прошлом учебном году, осенью, в школу вернули десятилетку вместо прежней, одиннадцатилетней программы. В следующем 1965/66 учебном году школу оканчивали последние одиннадцатые классы и – одновременно – новые десятые, таким образом, количество выпускников 1966 года автоматически увеличивалось в два раза! Вот об этом сейчас и вспомнила Катя.
Открыв глаза, приподняла темные очки а‑ля знаменитый польский актер Збигнев Цыбульский и повернула голову:
– Ой, как представлю: это теперь все будут десять классов учиться, и мы – первые! Два года в один. Могли бы и экзамены после девятого отменить, коли такое дело!
– Так после восьмого‑то не сдавали, – резонно возразила подружка. – Это сейчас сдают… Ну и мы заодно. Говорят, в каждой республике по‑разному.
– Дурдом! Зато школу на год раньше окончим! Представляешь, это же здорово!
– Да уж не совсем, – поправив такие же очки, усмехнулась Женя. – С выпускными‑то – полный атас! Это же и мы будем сдавать, и одиннадцатые классы! В два раза больше выпуск! Никаких институтов не хватит. Как говорит моя мама, все мозги прокомпостировали!
– А ты после школы в институт собираешься? – Катя облизнула пересохшие губы и потянулась к бутылочке ситро, лежавшей рядом, в траве. Открыла, сделала пару глотков, протянула подружке. – Будешь?
– Давай.
– Ох, Женька… – Привстав, Катерина накинула на плечи клетчатую рубашку и тяжко вздохнула. – Везет же тебе.
– Чего везет‑то?
– Как к тебе хорошо загар прилипает. Вон вся коричневая уже. А я только обгораю.
– Зато у тебя грудь, как у Брижит Бардо – вон какая! – утешила подругу Женька. – А у меня… стыдно смотреть…
– Ничего, вырастет еще!
– Ага, как же…
– Так ты в какой институт собралась? – Катерина улеглась на живот, вытянула ноги. – На кого?
– Ну‑у… – задумчиво протянула Женя. – Наверное, в педагогический… или на юриста. Не решила еще. Да время есть подумать.
– А я так вообще не хочу в институт. – Сняв очки, Катя беззаботно рассмеялась. – Сразу бы на работу… Или для начала в какой‑нибудь техникум. В любой. В какой – не важно.
– Как это – не важно? – привстав, возмутилась Женька. – Ты же в ветеринарный хотела… Или на агронома.
– Расхотела уже. – Катерина повертела в руках очки. Модные, большие. Точно такие же, как у подружки, предмет зависти многих девчат. Точно такие носил знаменитый польский артист красавчик Збигнев Цыбульский в детективе «Девушка из банка», который подружки как раз недавно посмотрели в клубе. Вернее, пересмотрели, первый‑то раз ходили еще в прошлом году, летом. Фильм им очень понравился. Как и очки. Еще бы – в «Лентагизе» такие не купишь, даже в соседнем Тянске не купишь, пожалуй, только в Москве!
– Знаешь, Жень, я бы, может, замуж… за такого вот, как тот артист, Цыбульский. Как в фильме! Ну, помнишь? Как они приехали на курорт и все такое… Вроде бы как по работе. А потом начали целоваться… Вот такая я эгоистка, да! Мечтаю о личном счастье… Мещанка, ага.
– Ой, ну тебя. – Женька фыркнула. – А кто в комитете комсомола всегда? Кто во всех общественных делах первый? Да мы с тобой, кто же еще‑то? Лидка Щетинникова, что ли? Или Ермакова с Лейкиным? Нет! Все Мезенцева да Колесникова, Колесникова да Мезенцева! Не так? Да без вас, товарищ Катерина Мезенцева, весь школьный комсомол рухнет, а ты еще мещанкой себя обзываешь! На других посмотри!
Женька раскраснелась, даже поднялась на ноги, правда, тут же уселась на покрывало – с той стороны забора прокатил на мопеде какой‑то пацан. А и нечего ему смотреть на загорающих девушек, мал еще!
– Ну ты, Колесникова, даешь! – Катя тоже уселась, скрестив ноги. – Этакую речугу задвинула.
– Так что – не так?
– Все так… Но личного счастья я тоже хочу.
– Кстати, о личном счастье… – поправив маечку, усмехнулась Женька. – Это, случайно, не тебя на мотоцикле видели? С участковым нашим, Дорожкиным…
– Нет, не меня! – Катерина замотала головой и, покраснев до самых ушей, тут же спросила: – А кто это тебе сказал?
– Да бабки у колодца говорили.
– Вот сплетницы старые! Подумаешь, один раз прокатилась…
– Сказали – в синем сатиновом платье!
– И не в сатиновом, а из крепдешина! – не удержавшись, похвалилась Мезенцева. – Отрез в Тянске достали… тетя Фая, материна подруга. Там же в ателье и пошили.
– А! Так вот ты зачем в Тянск ездила – на примерку?
– Ну да…
Женька склонила голову набок и улыбнулась:
– Вообще, Дорожкин – неплохой парень, серьезный. И уже давно глаз на тебя положил!
– Ой, скажешь тоже…
– Положил‑положил, не отпирайся! Поди, лейтенант уже?
– Лейтенант… А мотоцикл у него – «Ковровец», ужас один! Представляешь – одно сиденье. Так Игорь поролон подложил… И все равно так трясло, до сих пор попа болит!
Девушки разом засмеялись.
– Значит, уже Игорь? – отсмеявшись, прищурилась Женя. – Завидую. Вот честно! Это все потому, что ты красивая. Не то что я… замухрышка какая‑то. У тебя вон и грудь, и все… а я…
– Да не переживай ты! – Катерина обняла подругу за плечи. – Ты тоже очень даже ничего, хоть и худенькая… На певицу одну похожа французскую. Ну, помнишь, мы у тебя маленькую пластиночку слушали? Ма жёнессэ фу ль кам… ла‑ла‑ла ла‑ла‑ла…
– А‑а‑а! Франсуаза Арди!.. Что, правда, похожа?
