Тайный узел

Нина прошла к письменному столу и выдвинула верхний ящик. Денег в нем не оказалось.

– Их здесь нет, – удивленно произнесла она и посмотрела на майора милиции: – Вы полагаете, нас ограбили? – Она помолчала, собираясь с духом, чтобы произнести следующую фразу: – А моего мужа что – убили? Но кто это мог сделать? И за что?

– Мы здесь для того, чтобы разобраться во всех обстоятельствах произошедшего, – уклончиво и довольно сухо ответил Щелкунов.

– Да нет, не может такого быть, – взволнованно произнесла Печорская, обращаясь скорее сама к себе. После чего вскинула голову и посмотрела Виталию Викторовичу прямо в глаза: – Модест Вениаминович, конечно, сделал это сам. Это, вне всякого сомнения, самоубийство.

– Откуда у вас такая уверенность? У него были на то какие‑то причины? Может, он болел?

Отвернувшись, вдова молчала.

– Сколько было денег? – выдержав паузу, спросил Виталий Викторович, немного удивленный поведением молодой вдовы. Другая бы на ее месте наверняка ухватилась бы за версию об убийстве мужа, которая оправдывала бы его и делала из него жертву преступления, а не явно смалодушничавшего человека, сдавшегося перед обстоятельствами. Если бы эта другая его любила и желала сохранить добрую память о нем. А Нина, похоже, больших чувств к ныне покойному супругу не испытывала.

– Точно я не могу сказать, – тихо ответила молодая женщина.

– Ну, можете сказать хотя бы примерно? – вновь спросил Щелкунов, надеясь получить точный ответ.

– Думаю, тысяч семь‑восемь.

– Значит, в ящике письменного стола находилось тысяч семь‑восемь, которых на настоящий момент нет, – констатировал начальник ОББ городского управления.

– Нет… Но, возможно, Модест потратил их сам. Он много вкладывался в свои магазины и ресторан, – пояснила Нина, опять‑таки косвенно поддерживая версию о самоубийстве. – А вот его сберкнижки, – Печорская показала их майору милиции, – обе на месте.

– Позвольте на них взглянуть? – попросил Виталий Викторович.

Нина протянула майору обе книжки. Тот открыл одну и едва не присвистнул – пятьдесят пять тысяч целковых. Немалая сумма! Вторая – на сумму сорок три тысячи с копейками. То бишь с рублями. Итого – девяносто восемь тысяч с чем‑то. Очень даже неплохой заработок для советского гражданина, готовящегося безбедно встретить старость. Чтобы заработать такие деньги, ему, начальнику отдела по борьбе с бандитизмом и дезертирством, надлежит проработать на своем месте без малого десять лет. При этом следовало не есть, не пить и ничего не покупать… Даже папиросы.

– Скажите, Нина… Как вас по отчеству? – поинтересовался Виталий Викторович.

– Александровна, – последовал ответ.

– Вот скажите мне, Нина Александровна, а враги у вашего мужа были? Или, может быть, какие‑то недоброжелатели? – задал Щелкунов вопрос, являющийся, скорее, дежурным при опросе пострадавших. – Ведь он был человеком небедным. Я бы даже сказал – состоятельным. Многие могли ему завидовать.

– Я не знаю, – не сразу ответила молодая вдова. – Мы жили довольно замкнуто. Ни с кем особенно не общались.

– Значит, вы никак не можете помочь следствию… – констатировал Щелкунов и добавил, глядя куда‑то поверх головы собеседницы: – Или, может, не хотите?

После этих слов Виталий Викторович внимательно и пытливо всмотрелся в Нину.

– Не могу, – тихо промолвила молодая женщина и опустила голову.

Где‑то слаженно закричали «ура». Этажом выше раздалась звонкая музыка. Несколько человек вышли на лестничную площадку, громко разговаривая и смеясь. Запахло табачным дымом. Из открытой двери донеслось пение:

 

Если на празднике с нами встречаются

несколько старых друзей,

то, что нам дорого, припоминается,

песня звучит веселей.

Ну‑ка, товарищи, грянем застольную,

выше стаканы с вином,

выпьем за Родину, выпьем за Сталина,

выпьем и снова нальем.

 

Это значило, что только что наступил новый, одна тысяча девятьсот сорок восьмой год.

Что же он сулит?

 

Глава 3. Вопросы без ответов

 

Он еще что‑то спрашивал, этот настырный майор милиции. Но его слова доходили до Нины как через ватное одеяло, если им закрыться с головой: глухо и практически непонятно. Кажется, майор спросил, что побудило Модеста Вениаминовича, на ее взгляд, свести счеты с жизнью, «если это, конечно, было самоубийство», добавил он, пытливо всматриваясь в ее задумчивые глаза.

Нина ответила, что не знает, но ее ответ только насторожил дотошного милиционера.

– В случае, если гибель вашего мужа – убийство, и если вы хотите, чтобы человек или люди, совершившие это злодеяние, были найдены и наказаны по закону, в ваших интересах отвечать на наши вопросы искренне и правдиво, – снова глухо донесся до сознания Нины голос майора, и на сей раз все слова были для нее понятны.

– Вы все же полагаете, что это убийство? – тихо спросила Нина.

– Это всего лишь одна из версий, – ответил майор милиции и добавил: – Утверждать что‑то категорично я не могу. Сейчас мы проводим следственные действия. Потом будет назначена судебная экспертиза. Надо дождаться результатов экспертизы, и тогда мы будем знать точно, что произошло – убийство или самоубийство.

– Вы знаете, – начала Нина, – эта нежданная смерть мужа меня совершенно выбила из колеи. Я как будто нахожусь во сне. У меня такое чувство, что вот сейчас я проснусь и все будет по‑прежнему…

– К сожалению, это не сон, – заметил майор. – И по‑прежнему уже никогда не будет.

– Я ведь даже подумать не могла, что… вот так… все произойдет. Что может все разрушиться в один миг! Когда я вошла в квартиру, то едва не лишилась чувств, когда… увидела его… висящим на двери в гостиной… – произнесла Нина, содрогнувшись, словно вновь переживала увиденное и смотрела сейчас не на задающего вопрос майора, а на него, своего мужа, висящего с тыльной стороны двери и с вытянутыми к полу носками… – Я пыталась вытащить его из петли, а потом поняла, что у меня не хватит на это силы.

– А когда вы пришли домой? – продолжил допрос майор. – В котором часу?