Такое долгое странствие
Диншавджи подошел к столу Густада с пакетом сэндвичей. В отличие от остальных он по утрам приносил обед с собой, в портфеле, обычно это были остатки вчерашнего ужина, заложенные между двумя ломтями хлеба, зачастую – такие «деликатесы», как цветная капуста, баклажаны, фасоль или тыква. Он с аппетитом съедал все это вместе с размокшим хлебом. Если его подкалывали насчет его эпикурейских радостей, он отвечал: «Что бы ни дал мне мой домашний стервятник, я съедаю беспрекословно. Иначе она меня самого слопает живьем».
Счастливыми днями для Диншавджи были такие, как сегодняшний, когда от вчерашнего ужина ничего не оставалось. В этих случаях Аламаи утром жарила острый омлет и клала его между двух кусков хлеба. Когда он разворачивал бумагу, запах лука, имбиря и чеснока вырывался наружу мощной струей.
– Давай, яар, – сказал он Густаду, – бери свой обед, и пошли в столовую. – Он не хотел опоздать к ежедневному аттракциону.
Каждый день в столовой во время обеда их постоянная компания собиралась, чтобы побалагурить. Они пересказывали неувядаемо популярные анекдоты о сикхах («Что сказал бегун Сардарджи[1], финишировав первым на Азиатских играх, когда его спросили: “Ну как, теперь можно и расслабиться?” Он сказал: “Нет‑нет, я же Арджун[2] Сингх”»); о мадрасцах, имитируя перекатывающиеся гласные южноиндийских языков[3] («Как мадрасцы произносят “минимум”? Юм‑и‑йен‑и‑юм‑и‑юм»); о гуджаратцах, иронизируя над их искаженной английской фонетикой и трудностями с произношением гласных, особенно гласной «о» («Зачем гуджу ездил в Ватикан? Он хотел послушать поупулярную музыку[4]. Зачем гуджу укусил Иоанна Павла за большой палец ноги? Он хотел откусить его поупкорн»); о пуштунах, которые якобы имеют склонность к заднему проникновению («Пуштун приходит к врачу. “Доктор Сахаб[5], у меня сильно болит живот”. Врач ставит ему клизму. Пуштун уходит от врача в восторге и рассказывает друзьям: “Аррэ, современная медицина не только лечит, но и доставляет огромное удовольствие: боль – в животе, а лекарство приятно вводят через задницу”. На следующий день его друзья выстраиваются в очередь к доктору за клизмой»).
Себя компания, собиравшаяся в столовой, тоже не щадила, насмехаясь над общеизвестным фактом, что у всех парсов длинные носы («Что бывает, если баваджи[6] в состоянии эрекции войдет в стену? Он разобьет себе нос»). Ни одна этническая или языковая общность не бывала обойдена; когда доходило до анекдотов, в столовой воцарялось идеальное равенство.
Обеденный перерыв являл собой единственный приятный момент в унылом рабочем дне. Безусловно, Диншавджи был звездой этого представления, собравшиеся старались не пропустить ни одного его слова. Другие тоже вносили свою лепту, но с Диншавджи никто сравниться не мог. Он запоминал все, что когда‑либо слышал, и спустя недели, а то и месяцы выдавал это, переиначив, усовершенствовав и сочинив на этой основе свою фирменную историю. Никто не возражал против небольшой доли плагиата.
Иногда вместо анекдотов они устраивали песенные посиделки. Если Диншавджи был звездой комического часа, то Густад блистал в пении. Особым успехом пользовалось его исполнение знаменитых песен Гарри Лаудера[7], таких как «Бродяга в сумерках» и «Я люблю девушку», которые Густад пел с великолепным шотландским акцентом. Хотя принято было петь хором, все замолкали, когда он выводил:
У лазурных берегов, изумрудных холмов,
Там, где солнце золотит Лох‑Ломонд,
Там, куда мы с любимой не вернемся уж вновь,
У лазурных берегов Лох‑Ломонд.
Но когда доходило до припева, они не могли сдержаться и присоединялись к Густаду хором, в котором тонул его баритон:
Земным будет путь твой,
Мне же выпал иной.
В Шотландии буду я первым,
Но с любимой моей мы не встретимся вновь
На волшебных берегах Лох‑Ломонд.
Впрочем, анекдотами и пением время обеда не ограничивалось. Порой в этот час разгорались острые споры о делах, связанных с общиной, таких, например, как разногласия по поводу Башни Безмолвия. Когда банковские операционисты и кассиры обсуждали предложение реформаторов ввести кремацию, страсти накалялись, и случались яростные личные столкновения. Но Диншавджи удавалось разрядить напряжение, сказав что‑нибудь вроде: «Лучше пусть меня растерзает мой домашний стервятник, чем хищники в перьях. В этом случае у меня, по крайней мере, будет гарантия: уж она‑то не оставит от меня даже самых маленьких кусочков, которые могли бы разнести по всему Бомбею пернатые».
Откусывая от своего сэндвича с омлетом, он напомнил Густаду насчет обеда.
– Не жди меня, – ответил Густад. – Я сегодня не обедаю.
Как бы ни любил Диншавджи ходить в столовую, он решил остаться с другом.
[1] В Индии «сардар» – титул, распространенный среди сикхов, принадлежащих к касте джатов (этническая группа с древней культурной историей). Шутки Сардарджи, или шутки Сардара, – это шутки, основанные на стереотипных представлениях о сикхах, одно из которых состоит в том, что физическая подготовка для сикха якобы важнее, чем интеллект. В последние годы было несколько случаев, когда сикхи протестовали против шуток Сардарджи как задевающих чувства сикхской общины.
[2] Арджун – лиственное дерево, вырастающее до 20–27 метров и обладающее многочисленными целебными свойствами.
[3] Так называемый язык мадрас башай, диалект тамильского, на котором говорят в Мадрасе (теперь Ченнаи), стал источником каламбуров и двусмысленностей в тамильских фильмах 1950‑х годов.
[4] Игра слов, основанная на английском названии сана папы римского (pope – «поуп»): если «о» произнести как «оу», вместо «поп‑музыка» получается «папская музыка», а дальше вместо «попкорн» – «папская мозоль».
[5] Сахаб – уважительное обращение к мужчине, занимающему какую‑либо должность.
[6] Баваджи – уважительное название мужчины‑парса в Индии.
[7] Гарри Лаудер (1870–1950) – знаменитый шотландский певец и комик.
