Темные ночи. Роман

– Не…, – в ужасе попятился Валим, – Это без меня. Я не буду, я просто водила.

Вадим сделал шаг уйти, но Ашот поймал его за руку.

– Нет, друг. Будешь, – злобно процедил он, – Просто водил у нас нет.

Ашот резко дернул Вадима за рукав, приглашая вместе вытащить тело гебиста из будки. Сопротивляться требованию начальника развозчик продуктов не посмел. Вадиму он объяснил всё точно – в мафиозном сообществе, коим и являлся Общепит, просто водил, завхозов и поваров не бывает. Все они там шестеренки криминально‑воровского механизма.

***

Водитель Слава в данный момент тоже выполнял не свойственное ему задание. Начальница не детализировала, что именно он должен исполнить. Она попросила его о доброй услуге – позаботиться о московской гостье. Пообщаться с ней, развлечь, сделать её отдых приятным.

Именно так всё и происходило. Славик и Алла Петровна освоились в уютном доме Ашота. Вместе они вращали в камине шампуры шашлыка, смеялись. Потом ужинали, пили вино. Закончилась пластинка, Алла Петровна выбрала другую.

– Никогда не думала, что так приятно бывает зимой в Сочи, – поставила она очередной диск.

– Здесь всегда хорошо, – улыбнулся ей Славик, – и сегодня уже не зима. Второе марта.

– Точно! Весна, – обрадовалась Алла Петровна, и словно для нее на заказ, в эту же секунду, зазвучала песня «Гуд бай май лав гуд бай»

– Руссос, – объявил Славик, приглашая Аллу Петровну на танец.

Она сбросила полусапожки и осталась босиком.

На полу лежала шкура белого медведя, стоять на ней приятнее было без обуви. Слава взял Аллу Петровну за талию, и они стали чувственно двигаться в медленном танце возле камина.

Демис Руссос к словам «гуд бай май лав гуд бай» брал всё более и более верхние ноты. Алла Петровна склонила голову на плечо Славы, и он её поцеловал, и расстегнул верхнюю пуговицу её кофточки.

Аура красоты, удовольствия и счастья заполнили пространство.

Так было там, в сельском доме Ашота. А на Пищекомбинате в комнате разделки мяса развивались мрачные события.

Подельники втащили туда труп мужчины, уложили на колоду, сняли с безжизненного тела одежду. Ашот включил машину для приготовления фарша, поднял огромный топор.

– Будем начинать, – протянул он Вадиму разделочный нож, тот его взял, но тут же опустил руку и обессиленно сел на стул.

– Ладно, – Ашот с ухмылкой забрал у напарника нож, – Я сам, твое дело мясорубка. Десять минут – и у тебя Жигуль.

Ашот не был злодей, маньяк и убийца. Он был всего лишь ловкий плут. Ничего кроме пижонской бравады в нем не было. Вадим – тем более, в нем не было и этого – бесхитростный простак и сама доброта. Но теперь всё изменилось. Они совершали злодейство, и после уже не смогут вернуться к себе, к тем прежним Ашоту и Вадиму. Они совершали его из страха разоблачения. Именно он рождает в людях чудовищ, они идут на подлость, на убийства.

То, что происходило в «Разделочной» Пищекомбината, было ужасно и никаких других определений этому быть не могло.

А вот происходящее в сельском доме Ашота не имело четкой оценки по шкале зла и добра. И то, и другое там происходило одновременно. Славик и Алла Петровна, раздевая друг друга, целовались, и, обнаженные, опустились на медвежью шкуру. Славик с силой двинулся к ее разгоряченному телу. Алла Петровна сладостно вскрикнула.

В тот же момент в помещении Сочинского Пищекомбината Ашот что есть силы замахнулся топором над колодой для разделки туш – огромное лезвие устремилось к мертвому телу человека.

 

Глава 7. В Сочи не только солнечные дни, но и темные ночи

Бывший рубщик мяса действовал весьма профессионально. В биографии Ашота имелась и такая графа. После судимости за драку в пансионате он около года занимался разделкой мяса на сочинском рынке. Именно там шустрого армянина приметил директор шашлычной, и Ашот перешел в Общепит жарить мясо на шампурах. Этим он занимался года три и постепенно вошел в доверие к самой Кире. Она расширяла сеть точек быстрого питания – чебуречных, пышечных, шашлычных – и поручила Ашоту возглавить данный участок работы. Торговля через мелкие, но многочисленные точки питания, позволяла сбыть любые количества украденных продуктов. Ашот преуспел в этом, как никто другой.

Теперь же он совершил сокрытие убийства гебиста. Кастрюлю с фаршем подельники вернули на её место в холодильнике. Его там добавилось весьма существенно, но в условиях двойного учета завпроизводством спишет это на ошибку работников.

Кости Ашот разрубил на мелкие куски и вынес в специальный контейнер. Раз в две недели их отправляли на переработку в желатин. Одежду гебешника Ашот решил выбросить в мусорный бак по дороге. Он действовал быстро и даже с азартом, Вадим же принимал в этой вакханалии пассивное участие. Даже машину для приготовления фарша выключил Ашот. Она продолжала гудеть еще пару минут после завершения работы.

– А ты боялся, – похлопал он по плечу Вадима, – Всё. Нет ничего. Можно домой.

Подельники прошли к воротам Пищекомбината, перелезли через них на улицу, добрались до машины Ашота.

– Отвези меня в бар. Домой сейчас не могу, – попросил начальника Вадим.

– Зачем в бар? У меня всё есть, – Ашот достал из бардачка Волги граненый стакан и дежурную бутылку Московской.

Сорвав пробку, он налил Вадиму полстакана водки.

– Давай, заглотни, – протянул он стакан Вадиму, – Завтра придешь к своему «Газику» скажешь, что он вчера не завелся, и ты оставил его во дворе.

– Может, вместе придем, и ты это скажешь? – в сомнении произнес водитель продуктовой будки, – Там еще и мясо надо будет получить.

– Ничего не надо, – зло оборвал Вадима Ашот, – у тебя машина барахлит. В гараж поедешь. А я буду ближе к обеду.

Ашот завел мотор, плавно отъехал от бордюра. После разговора с Кирой у него зародились сомнения. Как‑то всё у него с начальницей начинало разлаживаться, и он решил в случае необходимости её прижать.

В свой деревенский дом Ашот приехал с первыми лучами солнца, припарковал машину на углу участка и тихо прошел во внутрь.

В гостиной на полу были разбросаны вещи Аллы Петровны и Славика. Дверь в спальню они не закрыли и мирно спали на хозяйской кровати. Алла Петровна прижалась к Славе, её рука лежала у него на груди.

Ашот улыбнулся, вынул фотоаппарат, сделал пару снимков идиллической картины «Утро влюбленных» и вернулся в гостиную.