Темный Лес

– В изолятор его что ли? – Ферет вопросительно посмотрел на сопящего напарника, который дышал через приоткрытый рот.

– У нас, что мало геморроя что ли? Оставь его Одиночным. Пусть они с этим шалопаем возятся и разбираются.

Эрмий и Ферет лениво заспорили между собой.

Стоявшему у двери Мелампу, захотелось поскорее уйти. Он посмотрел на перепуганного, затравленного, мертвенно‑бледного, жалкого школьника и ему почему‑то стало стыдно за себя и жалко Тампа, словно это он подначил Тампа на эту нелепую выходку.

– Ладно… раз для тебя это так важно, отведем его в изолятор. – Сдался Эрмий.

И Ферет почему‑то тут же передумал.

– Так вы его не заберете? – Разочарованно спросила Датива.

– Нет, – сказал Ферет.

– Как же так, сын, ведь это же…

– Мама, может, хватит уже? А? Не хватало еще, чтобы ты на работе меня учила и выносила мозг.

Датива замолчала и, покраснев, поджала губы.

– Когда вернешься хоть? – спросила она сына и машинально смахнула с его плеча пылинку.

Он дернул плечом.

– Когда вернусь, тогда вернусь.

 

17

 

Стражники покинули кабинет. Выйдя на школьное крыльцо, остановились. На них, перешептываясь, боязливо уставились школьники.

– Вы его разве не арестуете? – Спросил Бавл.

– Кого? – Нахмурился Ферет.

– Тампа. Кого же еще.

– Мы сейчас тебя арестуем, – сказал Ферет.

Бавл отшатнулся и побледнел:

– А меня‑то за что?

– Чтобы не совал свой длинный нос, куда не следует, – сказал Ферет.

Тронув себя за нос, Бавл поспешил уйти. Эрмий усмехнулся.

Проходя через школьный двор, стражники встретили одиночного, с черной бородкой, в серой длинной хламиде. Он шел навстречу. Бледное лицо и руки покрывали татуировки. Казалось, что по коже одиночного змеятся черные ветки. Синет неспеша направлялся в школу. Одиночный и стражники мимоходом обменялись молчаливыми кивками.

– Быстро он узнал, – сказал Эрмий, поглядев вслед одиночному.

– У них везде свои глаза и уши, – сказал Ферет. – Не то, что у нас… Может, мне тоже податься в одиночные?

Эрмий с усмешкой покачал головой:

– Так тебя и взяли.

– А потом догнали и еще раз взяли, – подхватил Ферет.

– У них испытательный срок пять лет длится. А испытания такие, что врагу не пожелаешь. Да спроси того же Раза. Он тоже хотел устроиться в Храм. Уж на что кремень и тертый калач. Но и он срезался. Говорит, запорол какое‑то очередное испытание. Теперь вот нелюдей шугает на окраине.

– Каждому свое, – Ферет вздохнул. Он сожалел, что завел этот разговор. Ферет доверял напарнику. Но время от времени язык Эрмия превращался в помело. Еще чего доброго брякнет кому‑нибудь. Потом хлопот не оберешься.

– И хорошо там, где нас нет, – сказал Эрмий.

Они дошли до парковки.

Громко сопя, Эрмий взобрался на железного конягу, завел. Не Портящий Борозды с лязганьем нетерпеливо переступил с ноги на ногу, выпустил из широких ноздрей сизый дымок.

Ферет вскочил на железную подругу, повернул ключ в замке зажигания. Железная начинающая покрываться ржавчиной подруга фыркнула, проскрежетала, выпустила из узких ноздрей сизый дымок и, замерев, затихла.

Ферет чертыхнулся.

– Началось, – сквозь зубы проговорил он и спешился.

– Опять? – Сказал Эрмий.

– Опять, – Ферет вздохнул.

– Давно бы коновалу показал.

– Да эту старуху давно в утиль надо. Ее чини‑не чини, уже бесполезно, – Ферет с досадой ударил по железному боку.

Лошадь отозвалась жалким мертвенным дребезжанием.

Ферет отодвинул задвижку на боку, снял прямоугольный фрагмент обшивки, достал из углубления кривой стартер. Ферет вогнал под хвост лошади стартер, резко крутанул его по часовой стрелке.

– Ну, давай, Милфа. Давай старушка. Заводись уже, – сказал Ферет.

Милфа встрепенулась, задвигала ногами, затрясла головой.

– Наконец‑то, – сказал Ферет. – Так бы сразу.

Он бросил стартер в углубление, закрыл облицовочной пластиной, раз‑другой ударив по ней кулаком. Ферет запрыгнул на кобылу. Лязгая и дребезжа, стражники поскакали прочь.

 

18

 

Нежданно‑негаданно Пасмур оказался в Темном Лесу. Его обступили искривленные мертвые деревья. Вместо листьев на деревьях шелестели мелкие денежные купюры, которые слетали с веток, тихо ложились под ноги. Пасмур шел по шуршащему ковру из денежных купюр. Пасмур не стал размениваться по мелочам. Он почему‑то был уверен, что самое интересное и лакомое впереди. Пасмур поднялся на холм, на котором высилось старое раскидистое черное дерево с пышной кроной из крупных денежных купюр. Они заманчиво и дразняще трепетали. Пасмур стал торопливо срывать купюры с дерева и запихивать себе за пазуху.

Порывистый ветер налетел на дерево, сорвал с него купюры, закружил и понес прочь. Пасмур помчался вслед за банкнотами. Денежная круговерть обернулась пылью и сором. Ветер швырнул эту труху в лицо Пасмуру. Пасмур отшатнулся и замахал руками. Его охватило отчаянье. Какой облом! Но у Пасмура еще оставалось кое‑что за пазухой. И это кое‑что зашевелилось. Он заглянул за пазуху и увидел клубок слизней и кишок, которые вывалились из распоротого брюха.

Пасмур закричал. Но вместо своего голоса услышал трель гномофона… Разбуженный Пасмур вскочил с перины, пошатываясь спросонья, подошел к гномофону, схватил трубку.