Темный Лес

Урвилл протянул Курнуту бутылку с противоядием. Курнут схватил бутылку и хлебнул, обросший щетиной кадык два раза дернулся.

– Еще два, – сказал Урвилл.

– Зануда, – проворчал Курнут и, поморщившись, сделал еще два глотка.

Урвилл удовлетворенно кивнул и открыл шкатулку.

– Иходыв ошорох яащусен! – Срывающимся дрожащим от возбуждения голосом проговорил Курнут.

После этой абракадабры он дернулся назад, словно что‑то толкнуло его в грудь, качнулся вместе со стулом и грохнулся бы на пол, но Урвилл схватил его за рукав фланелевой рубашки и удержал. По телу Курнута пробежала судорога, потом плечи его распрямились, лицо расплылось в блаженной улыбке. Его как будто бы подменили. Он весь прояснился и заискрился от радости и восторга.

– Как хорошо на свете жить, собаку бить, жену любить! – Пропел он густым сильным баритоном. – Дай‑ка я расцелую тебя, друг ты мой сердечный! Смех и радость ты приносишь людям! – Он обхватил Урвилла и залепил ему поцелуй в ухо.

– Оглохну же, – поморщился Урвилл, вырываясь из объятий одержимого демоном эйфории. Или буквально «хорошо несущей».

Курнут громко и раскатисто рассмеялся. Схватил гитару, сел на табурет и запел:

– Захожу я раз в кафе, нет, не пьян, но под шафе. Там сидит одна звезда, не звезда, а прям звезда. Пенелопа, Пенелопа, у тебя такая попа…

– Понеслось… – Урвилл усмехнулся, покачал головой, глянул на свои лунные скелетоны и, взвалив на плечи коробчатую сумку, направился к потайному ходу, что был в смежной комнатке.

Затрещали дверные висюльки. Ашма вздрогнула, закрыла глаза и притворилась спящей. Урвилл остановился у темно‑зеленой занавески, закрывавшую дверь в подвал. Он хмуро уставился на Ашму.

– Кто же ты на самом деле? – проговорил он.

– Пенелопа, Пенелопа… – словно отвечая Урвиллу, прогремел голос Курнута из смежной комнаты, и заплакала расстроенная гитара.

Урвилл отпахнул занавеску и исчез за дверью. На Ашму дохнуло затхлой подвальной сыростью. Ашма поморщилась. Кто же она на самом деле?

 

7

 

Завуч Датива подкралась к двести второму кабинету и притаилась за приоткрытой дверью, подслушивая и подсматривая.

В кабинете шел урок лесологии. Учитель Меламп рассказывал шестиклассникам о Лесе и об искупительном обряде.

И завуч Датива и директриса Ивея не раз предупреждали Мелампа, чтобы он придерживался школьной программы. Но Меламп почти каждый урок отклонялся от того, что было написано в учебнике, его постоянно несло не в ту степь, он распускал язык, с ним приходилось быть начеку и пресекать крамолу, которая так и перла из этого всезнайки и задаваки. За ним нужен был глаз да глаз и ухо да ухо. И ухо нужно было держать востро.

– Каждый год в последний день октября город отдает Лесу агнца, – говорил Меламп, расхаживая взад вперед от окна к двери, глядя себе под ноги и заложив руки за спину.

В классе стоял монотонный пчелиный гул, который в любой момент мог сорваться и перерасти в галдеж. Ученики пытались не умереть от скуки и занимались своими делами. Кто играл в крестики нолики, кто бахвалился новым магафоном (плоским аппаратом с магическим кристаллом внутри), кто рисовал, кто бросался бумажками.

– Это очень старый обычай. Никто не знает, когда это началось и тем более, когда это закончится. Агнцем лесным может стать любой ребенок или подросток. Выбор может пасть на любого из вас.

– Остается загадкой: сам Темный Лес или же слепой случай делает этот выбор. Одни лесологи утверждают, что выбор агнца закономерен, другие возражают и говорят, что выбор агнца абсолютно случаен. Приверженцы теории хаоса говорят, что Лесу все равно, кто будет агнцем, кого забирать к себе.

– Опять его понесло, – проворчала Датива за дверью и покачала головой.

– А вы как думаете? – спросил Маранд, белобрысый худощавый мальчик. Он сидел на первом ряду за первой партой и, рассеянно, вполуха слушая учителя, рисовал Мракоглотов, обитателей подземелья.

Меламп остановился и озадаченно посмотрел на белобрысого Маранда. Датива напряглась и, навострив уши, замерла за дверью.

– Как я думаю? Хм… – Меламп задумчиво качнулся взад‑вперед с носков на пятки и с пяток на носки.

– Мне кажется, что по‑своему правы и рационалисты, и апологеты случая хаосисты. Истина как обычно где‑то посредине. Выбор Леса и закономерен и в тоже время случаен. В сущности это одно и то же. Мы не можем постичь, что такое Темный Лес и почему он поступает так, а не иначе. Так же как не можем представить собственную смерть… Вот ты можешь вообразить, что тебя не станет? – спросил учитель Маранда.

Маранд оторвался от рисунка, посмотрел на потолок, словно пытаясь представить, что его нет, и пожал плечами.

– Да его и так уже нет. Тронешь его, он и рассыплется, – смуглый плотный мальчишка с раскосыми черными глазами и густыми черными бровями хлопнул Маранда по спине ладонью.

Класс рассмеялся. Покраснев, Маранд развернулся и попытался ударить Бавла кулаком.

Но тот с ухмылкой откачнулся на спинку стула и показал Маранду оттопыренные средние пальцы. На Маранда посыпались точно конфетти бумажки.

– Так. Тихо. Успокойтесь. Сейчас же успокойтесь, – Меламп стал растерянно оглядываться.

Но гвалт усиливался, волнами прокатываясь по кабинету.

– Не хотите слушать? Значит, пишем контрольную.

– Нет! Нет! Только не контрольную! – Взмолились все.

– Заткнитесь уже! – Крикнул смуглый мальчишка.

– Да ты Бавл сам больше всех орешь, – веско заметил сидевший за второй партой второго ряда Горазд и поправил черные роговые очки.

– Заткнись четырехглазый, – сказал Бавл.

– Больше всех орешь, – поддержала Горазда девочка Мима, оторвавшись от своего розового новенького магафона.

Класс присмирел и вернулся к пчелиному гулу.

– А кто‑нибудь знает, почему обряд совершается в последний день октября? – Спросил Меламп, обводя взглядом монотонно гудящий класс. Проходы между партами были усыпаны скомканными бумажками. Он украдкой взглянул на лунные настенные часы. Еще двадцать минут ада. Обреченно вздохнул. – Кто даст развернутый правильный ответ, тому пятерка.

Сидевшая на втором ряду Мима подняла руку.