Темный Лес

– А кто‑нибудь знает, почему обряд совершается в последний день октября? – Спросил Меламп, обводя взглядом монотонно гудящий класс. Проходы между партами были усыпаны скомканными бумажками. Он украдкой взглянул на лунные настенные часы. Еще двадцать минут ада. Обреченно вздохнул. – Кто даст развернутый правильный ответ, тому пятерка.

Сидевшая на втором ряду Мима подняла руку.

– Вот только скажи, – зашипел на нее Тамп, худощавый вертлявый забияка с оттопыренными ушами, который сидел на третьем ряду. Он привстал и толкнул Миму в плечо.

– Да, Мима, отвечай, – кивнул Меламп.

– А Тамп толкается, – Мима скривилась.

Класс засмеялся. Волна шума и гама поднялась, прокатилась по кабинету и ослабла до пчелиного гула.

– Тамп! – прикрикнул лесолог.

– А она своим магафоном хвастается, – сказал Тамп.

– А вот и не хвастаюсь, – сказала Мима и покраснела. Она поспешно убрала магафон в сумку.

– А вот и хвастаешься, – сказал Тамп.

– Хвастается, хвастается, – ухмыльнулся Бавл.

Мима сверкнула на Бавла сердитым взглядом.

Он показал ей язык и средние пальцы.

– Тамп! – сказал лесолог.

– Чего? – сказал Тамп.

– Отвечай на вопрос, – сказал лесолог.

– Какой еще вопрос? – Тамп сделал большие круглые глаза.

Класс взорвался смехом.

Тамп сел и наклонился под парту. Сидящий рядом с ним Сабир, полный мальчик с серым лицом и темными кругами под глазами, с тревогой посмотрел на возящегося под партой Тампа.

– Ты чего совсем что ли? – зашептал Сабир, он отстранился от Тампа, растерянно глянул на учителя.

– Молчи, придурок. Весь прикол испортишь, – прошипел Тамп.

– Что у Вас там происходит? Что еще за мышиная возня? – Насторожился Меламп, вытянув шею и подслеповато щурясь.

– Ничего, – пискнул побледневший Сабир.

– Ничего! – отозвался из‑под парты Тамп.

– Тогда вылезай, давай, – сказал Меламп.

– Сейчас. Только шнурки завяжу! – Отозвался Тамп из‑под парты.

Меламп вздохнул и посмотрел на часы.

Тем временем Маранд настойчиво тянул руку и потрясал ей.

– Отвечай, Маранд.

Маранд поднялся.

– По преданию в последний день октября Великий Лесоруб спилил Большое Дерево.

– И что впоследствии появилось на месте Большого Дерева?

– Город. Что же еще… – Маранд снисходительно улыбнулся. – За городом – пустошь. А за пустошью – Темный Лес.

– С тех самых пор город приносит Лесу искупительную жертву. Так? – сказал Меламп.

– Ну да. – Маранд кивнул и сел.

– А что делает Лес с агнцами? – спросила Перса, тихая хмурая девочка. На некрасивом угловатом лице темнели большие печальные глаза. – Он их… убивает?

Гул оборвался. Притихший класс уставился на Персу. Она покраснела и, втянув голову в плечи, потупилась.

Раньше Перса была веселой девочкой, все время шутила, смеялась. Но два года назад ее старшую сестру Хиону забрал Темный Лес. И Персу как будто бы подменили. Она стала молчаливой, незаметной, ушла в себя.

– Об этом никто не знает, – сказал Меламп. – Еще никто не возращался оттуда. Остается только строить догадки, что же там происходит. Одни считают, что тело агнца уходит за Горизонт Событий, а душа остается блуждать по Темному Лесу. Другие утверждают, что наоборот душа агнца уходит за Пределы, а тело агнца Лес оставляет себе.

– Лес ты мой, что он несет. Что несет, – притаившись за дверью, прошептала Датива и недовольно покачала головой.

– Вот станешь агнцем, тогда и узнаешь! – Раздался резкий насмешливый дребезжащий голос.

 

8

 

Все обернулись и увидели вместо Тампа какое‑то существо с подвижным измятым уродливым лицом.

– Сам ты станешь! – сказала Перса.

– Сам ты станешь! – Исказив голос и облик Персы, оборачиваясь карикатурой на нее, проговорил как будто бы и не Тамп.

Перса скривилась, всхлипнула, вскочила из‑за парты и выбежала из кабинета.

– А Тамп рожи корчит! – Пожаловалась учителю Мима.

Как бы Тамп посмотрел на нее, и его похожее на кусок глины лицо стало меняться, перекашиваться. И вот он уже стал пародией на Миму, ее отражением в кривом зеркале.

– Рожи корчит! – Очень похоже и зло передразнил как бы Тамп.

Класс засмеялся, зашумел, словно пытаясь смехом и гамом заглушить страх.

Взгляд как бы Тампа заметался и запрыгал от лица к лицу. И их черты, словно в кривом зеркале, проявлялись и искажались на его изменчивой, пластилиновой физиономии. У него вспучивались и опадали губы, опускались и поднимались скулы, заострялся и округлялся подбородок, выкатывались из орбит и западали в темные впадины глаза, щеки надувались резиновыми мячиками и втягивались, пытаясь прижаться друг к другу, нос удлинялся, заостряясь сосулькой, и тут же укорачивался, сплющиваясь до поросячъего пятачка.

Сидевший за одной партой с Тампом Сабир шарахнулся от него и грохнулся вместе со стулом на пол.

– Ой! – пискнул Сабир.

– О‑е‑е‑е‑ей, – отозвался как бы Тамп, превратившись в серую складчатую тушу с тройным подбородком, лиловыми губами‑вишенками и запавшими в черные провалы мышиными глазками.

– Да это же не Тамп! – сказал Бавл.

– Это же не там – там – Тамп, – передразнил как бы Тамп, остановив взгляд на Бавле. Теперь лицо не совсем Тампа стало смуглым, пропеченным солнцем, глаза превратились в узкие длинные щелки без ресниц, подбородок исчез, лицо стало похоже на репу.