Тени за спиной

Я немного сконфузился, так как в моей голове до сих пор крутились миллион вопросов и самый главный из них был: «Что же мне делать дальше?». Не отпускала меня и мысль, которая постоянно хранилась на подкорке сознания: «Хочу домой, к маме». Хотя я не был маменькиным сынком, но, когда лёг в постель, приготовленную Эстер, и она потушила свет, я залился горькими слезами от жалости к себе и своим родителям, которых больше никогда не увижу. Если Кристофер и Эсти сказали правду, то после смерти родители могут попасть в совершенно рандомное место и не будут знать, где меня искать. А вдруг до того, как они состарятся, они заведут ещё одного ребёнка и совсем забудут обо мне? Или к тому моменту я одряхлею настолько, что от меня останутся кожа да кости, и они не узнают меня? С такими невесёлыми мыслями я вертелся на скрипучей кровати, всё больше запутываясь в вопросах, терзавших меня.

Несколько раз за ночь Эсти приоткрывала дверь в комнату и проверяла моё состояние. Я старательно делал вид, будто мирно посапываю. Наверное, женское чутьё подсказало ей, что я не сплю, так как она подходила к моей кровати, аккуратно поправляла сбившееся одеяло и гладила меня по голове. Окончательно вымотавшись, под утро я провалился в глубокий сон, даже не услышав, как Эстер в очередной раз затворила дверь.

 

Глава 4

 

Прошло примерно два месяца с тех пор, как я попал в загробный мир, или в «изнанку», или в «Междумирье» – называйте как хотите. Я постепенно начал привыкать к мысли, что я умер и мне нужно как‑то продолжать жить дальше, как бы смешно это ни звучало. Первые несколько дней мы ночи напролёт разговаривали с Кристофером и Эстер, попивая на веранде холодный чай.

Вместе с ними я обошёл район, где стоял их дом, хотя теоретически дом принадлежал не им, а Фреду‑висельнику, но Кристофер объяснил мне, что по каким‑то неизвестным им причинам Фред не мог, как многие мертвецы, покинуть место своей смерти и свободно перемещаться по загробному миру. Эстер призналась, что первое время они пытались срезать верёвку и снять Фреда, но буквально через несколько минут он снова оказывался в петле. После ряда безрезультатных попыток они смирились с таким соседом и просто перестали обращать на него внимание, тем более что он не гремел цепями и не стонал в подвале. Как мне объяснила Эстер, большинство домов в округе были населены такими же разношёрстными семьями, как и наша: по прошествии двух недель она уже, видимо, считала меня своим сыном, а я, по правде сказать, остро нуждался в материнской ласке и поддержке.

Нашими соседями оказались совершенно поразительные существа. Я не могу назвать их людьми, так как этот странный загробный мир переплетался со множеством живых миров разных реальностей – вот она, теория мультивселенной, выкусите, умники из НАСА. Так, например, напротив нас жила парочка человекоподобных йети. Когда во время моего знакомства с соседями они осторожно выглянули из‑за двери, в нос мне ударил стойкий запах собачатины и я сморщился. Эсти, заметив это, тайком ткнула меня в бок. Увидев Эстер, грозные на вид чуиподобные полулюди расплылись в огромных зубастых улыбках, больше походивших на хищный оскал, и пригласили нас на бранч.

Внизу по улице жила чета Грекхемов, которым посчастливилось умереть в один день, наглядно продемонстрировав фразу «любовь до гроба». Их история оказалась самой трагичной и одновременно самой милой из всех, какие я успел услышать. Мистер и миссис Грекхем были престарелой парочкой без детей и внуков. Ещё со школьной скамьи они знали, что проведут свои жизни рядом друг с другом. Так и случилось. Когда мистеру Грекхему стукнуло девяносто пять, на одном из ежегодных медицинских обследований у него нашли опухоль мозга размером с грецкий орех. Врачи ничего не могли сделать, кроме как развести руками и посоветовать привести дела в порядок, ожидая неизбежного. Мистеру Грекхему становилось всё хуже, и, как мне рассказала миссис Грекхем, одним вечером она поняла, что не сможет прожить ни дня без любви всей своей жизни. Однажды, когда мистер Грекхем уснул, она открыла все конфорки в их маленьком домике, закрыла все окна, легла рядом, поцеловала мистера Грекхема на прощание и мирно уснула вечным сном, обнимая ненаглядного мужа. По мнению Эсти, это был героический и невероятно романтичный поступок; каждый раз, когда речь заходила о Грекхемах, она украдкой смахивала непрошеные слезинки. К слову сказать, мистер Грекхем в потустороннем мире выглядел очень бодрым, и мы все радовались за их тихое счастье, а Кристофер каждый раз опустошал флягу за здоровье соседей под неодобрительные взгляды Эсти.

Это были самые удивительные два месяца моей загробной жизни, которые омрачались только мыслями о моём настоящем доме и о родителях, наверняка горевавших обо мне.

Через некоторое время я начал более плотно знакомиться с обычаями нового для меня мира. Поначалу место моего вечного пребывания показалось мне пустынным, и я с ужасом думал о том, как проведу здесь долгие годы, а может, и целую вечность. Но постепенно я понял, что мы обитали в тихом пригороде загробного мира, а само Междумирье огромно. Ведь люди и даже нелюди умирают каждый день сотнями, тысячами. Этот мир должен быть нескончаемым. Кристофер и Эстер не могли дать мне вразумительного ответа об устройстве изнанки, так как не покидали своего района, зато те знания, что они подчерпнули, практически всегда исходили от их клиентов, которые нередко приходили к нам в дом. Да, я забыл упомянуть, что, хотя в этом мире всё было перевёрнуто с ног на голову, здесь были свои законы и правила. Некоторые из них я усвоил ещё в первые несколько дней.

В Междумирье тебе не требуются сон и еда, хотя ты можешь спать и есть сколько тебе вздумается, но, чтобы не сойти с ума, лучше хотя бы делать вид, будто ты живёшь по правилам живого мира.

Второе правило гласило: занимайся хоть чем‑то, что может отвлекать тебя и придавать твоему пребыванию здесь хоть каплю смысла.

Деньги в этом мире не имеют ценности, зато есть бартер. Так, например, у Эсти и Кристофера был свой маленький загробный бизнес. Ещё при жизни, живя в Вене, Эстер прослыла известной художницей, и сейчас она делала на заказ портреты давно потерянных любимых или же новых семей, которые воссоединились только после смерти. Для меня было странным, когда к нам в дом пришёл мертвец с почти перерезанным горлом, его голова держалось лишь благодаря кокетливому шарфику на шее, за ручку с красивой женщиной с рваными ранами на запястьях и попросил написать их портрет маслом. Взамен они принесли нам целую кастрюлю наивкуснейших итальянских спагетти, неизвестно как попавших в Междумирье. Угощенье мы разделили вместе с нашими соседями, у которых, к слову, висело уже не по одному портрету от Эсти в гостиной. Хотя деньги не были здесь в обиходе, Эсти рассказывала, что есть в Междумирье те, кто коллекционирует золото и дорогие украшения. Обычно такие мертвяки не гнушаются совершать грабежи, убийства и даже эксгумацию дважды погребённых.