Трёхглазая рыба минога

Больше всего на свете Лаури хотел ничего не делать. В школе он любил смотреть, как свет играет в листве яблонь или ветер перекатывает мусор по дороге. В эти минуты в голове становилось ясно и спокойно. Учительница, бывало, ругала его в такие моменты: «Лаури, ты когда школу закончишь, никто тебе не будет платить за то, чтобы ты весь день смотрел в окно». Как же она была неправа.

Лаури покрутил ручки радиоприёмника и снова уставился в широкие окна пограничной вышки. Он с радостью отдавал время своих обходов коллегам, а те были счастливы вырваться из скучной жаркой будки на тёплый ветер и скрасить рабочую рутину прогулкой вдоль реки. Потому сейчас Лаури сидел на вышке совсем один и был безмерно счастлив и умиротворён.

На Пирресни опускались сумерки. На Приречный опускались сумерки. Стайка птиц взметнулась с крыши одной крепости и перелетела через реку на башни другой.

Лаури нравилась его работа. После армии он решил стать пограничником: войны закончились, новой пока не предвиделось, с остальными государствами они вроде как подружились, поэтому профессия казалась непыльной и безопасной. Пока Лаури не отправили на южную границу, где он застал драку рыбаков в местных нейтральных водах, что привело к международному скандалу и переразделу границ. Потом была западная граница на островах, где целыми днями он находился в обществе лисиц и улиток, пока зимой на учениях чуть не замёрзла группа новобранцев на учениях и Лаури в одиночку пришлось налаживать связь с материком. Про северную границу Лаури даже думать не хотел: работа в порту и тем более в аэропорту казалась суматошным адом. В Пирресни Лаури пробыл всего несколько лет, и пока что ему всё нравилось. За всё это время было только одно происшествие около года назад, да и то оно касалось другой стороны.

В его работу входило не только смотреть, но и слушать и передавать наверх, если он замечал что‑то странное в сигналах рыбацких катеров или какие‑то необычные шумы на реке. Лаури неспешно переключал радио на разные частоты, положив голову поверх мягкой кипы методичек «Спасение утопающих в приграничных зонах».

– А чего бы тебе хотелось больше всего? – раздался вдруг молодой девичий голос на одной из частот. Лаури даже вздрогнул, сначала подумав, что вопрос был адресован ему.

– Вырасти. Работу найти, – ответил другой голос.

– Это ещё зачем?

– Денег хочу.

– Работа и деньги между собой вообще никак не связаны.

– Наверное. Не знаю. У меня ни того ни другого.

– А если б деньги были, что бы ты хотел?

– Визу бы сделал. И к вам пришёл. Стал бы художником.

– А приходи так. По реке.

– Я тебе что, минога?

– Да все знают, что от вас народ к нам ходит.

– Прям по воде?

– Ну наверное. Не знаю. Отец наверняка знает. Он всё знает. Но не скажет.

– А не опасно это? В смысле река‑то опасная, но я не боюсь. Знаешь, как мы с Юркой научились нырять? С любой высоты можно спрыгнуть и не разбиться, главное – согнуться правильно, вот так!

– Как?

– Да вот так, смотри.

– На одной ноге?

– Да нет, это я на одной ноге стою, надо себя за носочки ухватить. И правильно выдохнуть, чтоб огурцов не хлебнуть.

– Каких огурцов?

– Солёных. Ты когда‑нибудь ныряла так, что вода в нос попадала?

– Ну.

– У нас это называется огурцы. А у вас?

– Никак не называется. Но раз ты не боишься нырять и огурцов этих, то приходи.

Лаури тихо застонал. Конец спокойным денёчкам, теперь за этой частотой придётся следить постоянно, да ещё и записывать, о чём говорят. И сегодня вместо нескольких часов спокойного сна надо будет составлять отчёт.

– А так да, ты бы пришёл, мог бы работать в отеле.

– Да ладно? Без документов?

– Легко, у нас знаешь, сколько таких работает? Или можно податься на клубничные фермы, моя подружка Лиза туда ездит каждое лето. Там на возраст не смотрят и на документы тоже. Так что найди брод и переходи. Поедем, заработаем денег и вообще можем в столице остаться.

– Угу, мечтать не вредно.

– А что? Мне одна женщина недавно сказала, что мечты свободны и пока что ничего не стоят. Мечтай сколько угодно, пока можешь.

Рома знал, что бывают люди, которые не различают цвета. Ещё знал, что есть жёлтые цветочки под названием «куриная слепота», они с Юркой как‑то раз ели их на спор. Никто не ослеп, и вообще ничего не произошло, хоть Юрка и утверждал потом, что два дня ничего не видел в сумерках.

Но он не знал, как объяснить это: все цвета резко исчезли, как будто он смотрел на цветную картинку в телевизоре и кто‑то пошевелил антенну. Теперь река была чёрной, берег стал серым, а песок и гребешки волн выцвели до белого. Чёрные стрижи взмыли в светло‑серое небо с крыши крепости цвета мокрого асфальта и пропали в белых облаках.

– Эй, приём! Ты куда пропал? Батарейки, что ли, сели?

Рома моргнул несколько раз.

– Как… – Он прокашлялся. – Как звали эту женщину?

– Какую? А. Да я не помню уже. Вика? Лера? Их у нас много было, некоторые даже имя своё не говорят, знают, что их всё равно запишут по‑другому. А что?

Рома потёр глаза. Не она. Цвета постепенно возвращались.

О матери он мало что помнил, почти всё ему рассказывали отец и тётя Инга. Он помнил, как познакомился с Юркой: их мамы работали вместе в школе и как‑то раз остановились на улице поболтать. Рома быстро устал нарезать круги вокруг маминых ног и решил поиграть со вторым мальчиком, который тянул тётю Ингу за сумку: «Мам, пойдём! Ну мам, ну пойдём!»