Ты такой светлый
Я кивнул, сел в постели и выглянул в окно. Сообразил, что Стейнар встал уже давно: на его кровати лежала газета “Дейли Мейл”, бумага несла на себе неуловимый отпечаток дня, а не девственного утра. За окном сияло голубое майское небо с редкими белыми облачками; видимо, денек в Лондоне выдался погожим и теплым. Стейнар оказался жаворонком, не то что я, любящий поваляться в постели.
– Дa, – ответил я хрипловатым со сна голосом, – я в Лондоне всегда хорошо сплю.
Стейнар принялся натягивать через голову белую футболку:
– Я уже позавтракал. Ты спал как младенец, я не стал тебя будить.
Еще не видя его лица, я сказал:
– Ага, я по утрам долго раскачиваюсь.
Его голова вынырнула из футболки. Стейнар небрежно поправил волосы, хохотнул и сказал:
– Пойду, пожалуй, прогуляюсь перед матчем, ведь еще есть время?
– Есть, – сказал я, – но почти все пока закрыто…
Стейнар развел руками и выдал одну из своих характерных сентенций, которые в устах других людей звучали бы фальшиво, а у него – искренне и ясно:
– Мир открыт, и я открыт.
Мне это понравилось. Похоже на то, как я себе представляю идеальный мир. Я воспринимаю жизнь примерно так же и мечтаю, чтобы все сложилось так же у моих парней и чтобы Финн почувствовал, что сказанное Стейнаром тем утром – ну, что мир открыт ему, а не слепит его карие глаза, – это правда.
Стейнар уже стоял в дверях в джемпере и ветровке. Наискось через плечо у него висела кожаная сумка цвета шампанского. В глазах здоровый блеск, в теле – здоровая упругость: радуется майскому дню в Лондоне.
– Пойду поем, – сказал я, – а по пути на стадион заверну в “Таверну Болейн”.
Стейнар засмеялся: – Болельщик что надо, серьезный подход к делу.
– Прикольный дух “Вест Хэма”, – сказал я, – игры против “Тоттенхэма” всегда ожесточенные. Так что учти на всякий случай: если продуем, вечером настроение у меня может быть отвратное.
– Постараюсь утешить тебя, мой мальчик, – усмехнулся он.
– Баркинг‑Роуд, прямо возле стадиона, “Таверна Болейн”. Давай встретимся там в половине двенадцатого?
– Идеально, – сказал Стейнар, занося адрес в телефон, – идеально. “Таверна Болейн”, Баркинг‑Роуд. Буду в полдвенадцатого, ни секундой позже. Жмите, “Молотки”!
Я захлопал в ладоши: – Молодец, запомнил.
– Половина двенадцатого, – сказал Стейнар, отворив дверь, – половина двенадцатого, а потом сокрушим “Тоттенхэм”.
Я наскоро принял душ, позавтракал, полистал лондонские газеты, почитал спортивные новости и пробежался в уме по тактическим схемам. Ну и, наверное, позвонил домой, Вибеке?
Не помню.
Меня сильно подмывало позвонить Финну, это я помню. Хотелось услышать от него, что все не так плохо, как я опасался, но так у нас не делается, не принято нарушать границу. Нет. Наверное, я позвонил Вибеке рассказать, что Стейнар ничего не смыслит в футболе, что встал он ни свет ни заря и уже ушел гулять по городу. Но, может, я это присочиняю, чтобы выставить себя более наблюдательным, чем есть на самом деле.
Нет. Погодите‐ка.
Домой я определенно не звонил.
Я послал сообщение Бьерну.
Точно. Я послал сообщение Бьерну, он же маялся в больнице в городе: “Без тебя Лондон нe Лондон. Иду в «Таверну». Врач, который поехал со мной, о «Молотках» ни черта не знает. Разделаем «Шпоры» под орех! Прикольщик Йорген”.
Тут в памяти всплыла ночная сцена.
Стейнар стоит между кроватями в гостиничном номере, с телефоном в руке.
Я эту мысль прогнал.
Ну не спалось ему, что такого.
Iwanna go home, I wanna go home, West Ham´s a shithole, I wanna go home[1].
Я перешел дорогу, свернул на Грин‑стрит и там наткнулся на болельщиков “Тоттенхэма”. Пятнадцать‑двадцать гордо печатавших шаг юнцов, большинство на вид как минимум лет на десять моложе меня. Они уже были пьяны от пива, от причастности к команде, от лондонского воздуха, от воодушевления, присущего дням матчей, от собственной славы чуть не самых безбашенных футбольных фанатов Британии. YID Army, YID Army, hello hello, we are the Tottenham Boys[2].
Я спрятал вестхэмский шарф под полой куртки производства Фреда Перри, надеясь, что никто из них меня не заметил, – однажды я вот так же попал под раздачу. Душевный подъем болельщиков быстро перерастает в настрой, когда тебе того и гляди заедут кулаком в глаз.
Они меня не заметили. Прошагали мимо той поступью, какой мы, футбольные фанаты, шагаем, когда в головe у нас одна мысль: матч, матч, матч. Наверное, Вибеке правильно говорит: в мужиках дури немеряно.
Я так много раз ездил на игры в Англию, особенно на Болейн Граунд, что у меня завелись там знакомства, и только я, повязав шарф и выставив эмблему “Вест Хэма” на всеобщее обозрение, переступил порог “Таверны”, как из‐за барной стойки подал голос Нодди:
– The Norwegian´s in the house! Норвежец с нами!
Так они меня кличут – Викинг, Норвежец или Северный Козел. Я в Восточном Лондоне уважаем почти как игрок, а не как болельщик или социальный работник из норвежской глубинки.
В паб я зашел около одиннадцати. Я не люблю пить пиво утром, у меня от него голова тяжелеет, но в такой обстановке не пить невозможно, перед матчем всегда опрокинешь пинту‑другую, даже если матч начинается рано.
Так что да, видимо, Нодди приветствовал меня часов в одиннадцать. Еще там был Брэндон, стильный такой мужик лет под пятьдесят. Он в свое время работал на норвежском шельфе и потому ощущает со мной душевную связь. Перед каждой игрой “Вест Хэма” его можно застать здесь, в пабе, в любое время года: щеки малиновые, нос картошкой, кто ж не знает Брэндона. В разговорах со мной он любит вворачивать запомнившиеся ему норвежские словечки и бахвалиться тем, как на него вешались дамочки в Бергене и Хаугесунне. Еще в пабе сидела коренная вестхэмская семейная пара из Уолтэмстоу, Энди и Шейла. Они никогда не забывают напомнить, что мать Шейлы была хорошо знакома с семьей Кита Ричардса. В общем, весь паб был, само собой, полон “Молотков”.
[1] Я хочу домой, я хочу домой, “Вест Хэм” долбоебы, я хочу домой. (англ.)
[2] Мы Армия жидов, мы Армия жидов, привет, привет, мы тоттенхэмские ребята. (Кричалка “Тоттенхэма” – англ.)
