Умница Эллиот

Очнулся я, и первым делом, что понял, так это то, что я, то ли прибит, то ли приклеен к столбу вроде как. Я попытался выпутаться – безуспешно. Тогда я разглядел, что весь, с головы до пят перемотан веревкой и примотан ею же к столбу. А руки у меня под каким‑то странным градусом сложены, и привязаны к какому то дополнительному брусу, который поперек столба был прибит. Получалось, что я вроде бы как в позе Иисуса в десяти метрах над землей болтаюсь. И к запястьям примотали изолентой какой‑то лозунг, разглядеть, что там написано я не мог. Эти изверги даже одежду всю с меня сорвали, оставили только одни армейские подштанники. Военная форма с фуражкой бесформенной грудой валялись у подножия самодельного креста. Да еще и красной краской выкрасили все мое тело. Толпы на площади уже не было, вместо них подо мной ошивался целый взвод военной полиции с дубинками и в шлемах. Тут вдруг я с ужасом увидел сержанта Ахерна и штаб‑сержанта Вебера, которые подошли вплотную к столбу, на котором я висел, и щурясь от солнца и прикрываясь ладонями, отчаянно пытались разглядеть, кто же там болтается. В этот момент я вовсе не горел желанием быть снятым с этого монумента, в одних ритузах и с приклеенной к рукам табличкой, не кем иным, как сержантом Ахерном. Это было просто немыслимо. Похоже, мне опять не миновать наказания.

– Эй, парень, держись, кем бы ты ни был! – кричит мне снизу сержант.– Сейчас спецназ залезет и развяжет тебя!

Еще к слову, я забыл упомянуть, что эти черти рот мне скотчем заклеили, так что на ободрительную речь Ахерна я только кивнул. Получасом позднее Ахерн со стоном отчаяния обнаружил, кто перед ним стоит.

– И почему я не удивлен? – проскрипел он, держась за виски.

Затем он с такой силой сорвал с моих рук лозунг, что я взревел бы, если бы рот не был заклеен. И повернул его ко мне, чтобы я прочел.

«Нет – бессмысленному кровопролитию, Да – миру во всем мире!»

– Вижу, ты нашел себе дружков‑хиппи.– язвительно процедил Ахерн.– Боже, Тостер, я могу хоть раз убедиться, что в тебе есть еще хоть капля здравомыслия?!

Далее с такой же силой он сдирает с моего рта скотч и докасается двумя пальцами еще свежей краски на моей груди, нюхает и выносит вердикт, что это съедобная краска, ее легко смыть.

– И оденься, ради бога! А то спецназовцы и так довольно заносчивы, а увидев тебя в твоих растянутых ритузах, составят неправильное представление о нынешних армейцах. И на будущее – одевай в свой выходной штатское, черт возьми, и никогда не разгуливай в местах большого скопления народа, я больше не собираюсь снимать тебя откуда бы то не было!

Через минуту к нам подошел штаб‑сержант Вебер, и, увидев меня, стал ржать, как сумасшедший. Быть может, только глядя на поведение штабного сержанта, у спецназа уже составилось определенное мнение об армейцах.

Ладно, направляясь к нашему военному джипу, мы проходим мимо Ацтека, и у меня аж сердце защемило, я вспомнил, как совсем недавно мы с Селли славно проводили время, как весело смеялись в кино, а теперь я даже не знаю, где она. Я увидел на ступеньках кинотеатра мистера Дьюка. Тот потирал свое разбитое лицо, все в подтеках и ссадинах.

– Спасибо, – шепчу я ему, потому что не забыл еще, что это за меня он так отчаянно сражался.

Он лишь вяло улыбнулся и грустно покачал головой.

– Меня с работы вытурили, – сказал он и махнул мне рукой, перед тем, как я сел в машину.– Не переживай, прорвемся.

В части сержант Ахерн также не спешил нас обрадовать, как раз таки наоборот. Выстроив взвод в шеренгу, он сообщил довольно неприятную для всех новость. Шел 1965 год и отношения между США и Северным Вьетнамом становились день ото дня все напряженней. От высшего командования поступил приказ о начале полномасштабных военных учений всех военных комплексов и частей в связи с дальнейшей отправкой и высадкой солдат в Южном Вьетнаме. Президент принял решение увеличить количество пехотинцев до ста с лишним тысяч. Меня ожидает не такое уж безоблачное будущее, какое я себе представлял.

На следующие три месяца мы по уши погрязли в полевых учениях. Пару раз я находил возможность сбегать в медицинский кампус и пробраться в ожоговое отделение, чтоб увидеться с Селли. Но каждый раз ее рыжая кураторша меня огорошивала и, разводя руками, говорила, что Селли так до сих пор и не появлялась на занятиях со дня нашего похода в Ацтек.

– Не знаю, что там у вас приключилось, но бедная девочка видимо совсем сбилась с дорожки, – говорила она.– Думаю, мы ее больше не увидим.

Предположительно, я, конечно, мог осознавать ее местонахождение. Но это не точно. С каждым днем страну охватывала новая волна антивоенных митингов и демонстраций, и с каждым днем они становились все яростней и провокационней. В некоторых городах полиция уже полностью потеряла власть над беспредельщиками, бросающих в них банки, палки и прочий мусор. Миллион народу собиралось на площадях перед сенатами и департаментами, и требовали прекратить войну. Где‑то там, среди них, была и Селли. Не знаю уж, в этом городе, или в каком‑то еще. Я тосковал по ней.

А однажды она появилась. Только уже что‑то в ней переменилось. Ее лицо, некогда сияющее от радости, приняло какой‑то печальный, размышляющий оттенок. Она носила свободную ляпистую одежду и временами закуривала косячок. Когда я в очередной раз явился в ожоговое отделение, то, наконец, застал ее. Она обрабатывала ожоги солдату, но не полумертвому, а живому, я его узнал, он был из другого взвода. Он объяснил, что когда прибывал в наряде, случайно пролил на себя чан с кипятком. Когда он ушел, мы с Селли остались наедине, и я спросил ее, где она все это время пропадала.

– Сначала некоторое время тусовалась с местными протестующими. Потом мы с несколькими другими ребятами поехали в Вашингтон, это было что‑то. Затем Сан‑Франциско. Но потом я решила не бросать учебу, и знакомые ребята насобирали мне на билет до Хьюстона.

Все время, что Селли говорила, она избегала на меня смотреть. Занималась сборкой лекарств, прибирала рабочее место, делала все, что угодно, лишь бы не смотреть на меня.

– Я скоро во Вьетнам, – промолвил я.

Она перестала вошкаться и с ужасом посмотрела на меня. Затем кинулась мне на шею.

– Блин, Эл, вот зараза!

Вдруг ее глаза прояснились, в них снова появился безумный блеск, не сулящий ничего хорошего.

– Слушай, Эл, а давай сбежим отсюда! Хоть куда, без разницы, хоть даже без гроша в кармане, неважно какая жопа будет, потому что это все же будет в миллионы раз лучше, чем то, что ты там увидишь! – выпалила она.

В этот момент она выглядела так, будто сама только с войны вернулась. Но я лишь покачал головой.

– Не могу. Это мой солдатский долг, не могу я взять и просто подло сбежать.

Тогда Селли отстранилась и, скрестив руки, отвернулась к окну.