Умница Эллиот

– Сержант, какой план! – орет Соленто.

Ахерн только злобно на него глянул, болтаясь на спине у Бучеса и приподняв голову, насколько это было возможно.

– А ты как думаешь, болван?! Половина взвода уже на небесах, а я скоро лишусь ноги, так что подумай еще раз, прежде чем решишь задать очередной идиотский вопрос, бестолочь дальнозоркая!

Этой речи Соленто вполне хватило до того, как мы все впятером свалились на бегу в вырытый кем‑то глубокий окоп. Очухавшись, мы обнаружили там компанию, состоящую из командира, лейтенанта и одного рядового. Похоже, они были удивлены нашим внезапным появлением не хуже нас. При падении получилось так, что Буч упал прямо на сержанта Ахерна, которого тащил на себе. Так что сейчас, лежа на дне ямы, он проклинал на чем свет стоит всех нас и свою несчастную ногу. Когда он закончил, то не забыл ко всему прочему назваться ребятам в окопе.

– Сержант Ахерн, сто первая пехотная. Чернокожий верзила, подаривший мне перелом лодыжки – рядовой Бучес, за ним рядовой Тостер, наш снайпер Соленто и один пленный, имени, к сожалению, не знаю. Вы кем будете?

Человек, судя по значкам, командир, улыбнулся и протянул сержанту руку.

– Воздушно‑десантное, второй парашютный батальон. Генерал Кендалл, со мной старший лейтенант Бишоп и рядовой первого класса Берри. Наш самолет был сбит прям в точности над Чу‑Понгом, мы чудом остались в живых и успели окопаться еще до того, как противник открыл огонь по всему живому.

Тут мы разглядели, что яма вся окутана огромными ярко‑зелеными парашютными лоскутами, по сути, было очень даже удобно и мягко.

– Какова ситуация? – спрашивает Ахерн у генерала Кендалла.

– Точно не могу сказать, сержант, но ясно, что не сахар. Лейтенант Бишоп пару раз выглядывал с биноклем, проверял, так сказать, обстановку, и, похоже, вьетнамцы хорошенько подпалили зад вашему взводу, ваши солдаты в отступлении, уже сбежали с холма и вовсю семенят по долине Йа‑Дранг. А наши самолеты если вскоре и прилетят, то скорее не для того, чтоб вытащить нас с этой ямы, а для того, чтоб скинуть сюда громадную бомбу и все здесь поджечь к чертовой бабушке. Радиоприемник ни черта на здешних сопках не ловит, поэтому я даже не могу сообщить нашим людям, чтоб они поберегли наши жалкие задницы. В общем, дело дрянь.

Вскоре узкоглазые обнаружили наш разномастный отряд, сидящий в яме, и началась бойня. Наше укрытие эти недомерки расстреливали большими пулеметными очередями, мы же в отместку бросали в них гранаты, в том числе и сержант Ахерн, опершись о Буча. А Соленто очень ловко вскоре подстрелил двух пулеметчиков противника. Только пока он этим занимался, наш пленный каким‑то образом, не взирая на связанные руки, выбрался таки из окопа. И воспользовавшись временным затишьем, я кинулся на его поимку. Пробежал я за ним всего метра три и получил пулю прямо в грудь. Я бы мог описать, каким фонтаном из меня сочилась кровь, и какой ужасной и мучительной смертью я умирал, но все это враки, не спешите, конец рассказа еще не близится. Однако грудь мне сдавило, будто на нее пол нашей роты уселось, и я задыхался. Все еще лежа, я вскрыл свою военную форму и достал тяжеленный медный крест мисс Хуаниты. В нем была огромная круглая вмятина. А ведь и правда, действуют все эти молитвы! Тут сержант Ахерн орет, чтоб я не загорал на солнце, а нес свою тупую задницу обратно. Но только я поднялся, как меня и наш отряд окружило полчище вьетнамцев, стали тыкать в нас пушками и что‑то орать на своем ломанном. Судя по всему, убивать они нас и не собирались. Они велели остальным выбраться из ямы и намеревались отвести нас в лагерь для военнопленных. К этому моменту ни у нас, ни у отряда десантников уже не осталось никакого оружия, даже патроны кончились. Поэтому нам пришлось, скребя зубами, шествовать цепочкой за взводом противника, точнее того, что от него осталось. А тот узкоглазый, который раньше считался нашим пленным, шел впереди Соленто, показывал ему языки и корчил рожи, в общем, тот еще клоун. Сержанта Ахерна снова тащил на себе Буч, а я шел рядом.

– Сержант, а вы верите в Божье вмешательство? – спрашиваю я.

– Если Господь сию минуту исцелит мою ногу, непременно, – буркнул тот.

– А если я скажу вам, что в меня стреляли, когда я бежал за пленным, пуля прилетела прямо в грудь. Но только лишь вмятину на кресте оставила, а меня не затронула, – я показал ему свой килограммовый крест, а он только фыркнул.

– Тостер, ты б еще стальной чан на бошку натянул, и можешь спокойно в крестоносцы записываться!

Ахерн неисправим.

Короче, прибыли мы в лагерь. Все там, как в самой настоящей тюрьме – на месте забора колючая проволока, всюду – куча охраны в лимонной форме. Нашу группу провели в двухэтажный кирпичный барак и начали допрос. Вел его тамошний северовьетнамский сержант, который чисто разговаривал на английском. Куан Лык его звали. Десантников они увели в другую комнату, а нашу команду усадили цепочкой на стульях и начали выпытывать у нас имена. Но Ахерн шепотом приказал нам не в коем разе не разглашать никакой информации о себе, это, как он объяснил, их очередной коварный план, чтоб шантажировать американское правительство. Ну, мы с Соленто и Бучесом и молчали в трубочку, заодно с сержантом. Но это продолжалось недолго. Куан Лыку вскоре надоело играть в молчанку, он схватил сержанта Ахерна за шкварник и потащил его к другому стулу, который стоял посреди комнаты. Привязали они его там, и вот тогда началось настоящее светопредставление. Куан Лык достает вдруг свой пистолет, и мы втроем до ужаса тогда переполошились, но этот хмырь его только зачем‑то разрядил. Затем аккуратно взрезал патрон, и подошел к Ахерну с торжествующей злобой на лице.

– Итак, – протянул он.

Ахерн же смело взирал на него снизу вверх, ни одна жилка на лице не дрогнула.

– Сколько всего военнопленных в вашем коммунистическом гадюшнике? – спрашивает он.

Тут этот Куан Лык поворачивается к своим узкоглазым товарищам, и они еще с минуту над Ахерном насмехаются.

– Сколько раз мне еще предстоит переделывать недостоверное мнение американских солдат о том, кем вы на самом деле являетесь, сержант. Вы не вправе называться военнопленными. Потому что вы без всякого повода и объявления войны, имели наглость вторгнуться в нашу страну и здесь преспокойно хозяйничать. Для нас вы всего‑навсего военные преступники.

С этими словами Куан Лык с силой сжав больную ногу Ахерна, смачно насыпал ему в рану пороха. Далее прошли долгих десять мучительных минут, во время которых сержант бился на стуле, истошно орал и матерился.

– Я услышу от кого‑нибудь из вас имена, или продолжаем в том же духе? – спрашивает Куан Лык, преспокойно рассматривая дергающегося на стуле Ахерна.

– Мечтай, поганый узкоглазый! – свистит Ахерн сквозь зубы.

На это заявление Куан Лык лишь ухмыльнулся, а затем обратился к одному из товарищей.

– Зови Ломателя.

Мы с ребятами даже немного струхнули от такого специфического прозвища. Кто этот Ломатель, и что конкретно он должен здесь ломать?!