Верни мне крылья, любимая
Арабелла продолжила свои подозрительные расспросы, и Дьяр окончательно понял, что на физическую близость рассчитывать не стоит. Понял и ощутил острый укол разочарования. Тело не желало успокаиваться. В присутствии истинной возбуждение становилось невыносимым, и Дьяру пришлось прикрыть пах подушкой: одеяло топорщилось домиком, это смущало.
– Всего в «Шипах» девять курто, и у каждого свой собственный ошейник с уникальным замком, – рассуждала вслух Арабелла, расхаживая по комнате.
Дьяр наблюдал за ней с каким‑то мучительно‑сладким чувством. Хотелось, чтобы любимая села рядом на кровать, хотелось почувствовать ее близость, но даже слушать тихий девичий голос было удовольствием. И Дьяр наслаждался, мечтая, чтобы ночь длилась и длилась, чтобы за окном никогда не рассвело.
– Скажи, – повернулась к нему Арабелла, – когда мадам Пим‑глоу застегивала на тебе ошейник, то читала запирающее заклинание по памяти или оно у нее было где‑то записано?
– Почему ты спрашиваешь? – прищурился дракон.
– Любопытно.
Судя по тому, как напряглись плечи истинной, она соврала, но Дьяр не стал никак это комментировать.
– Не знаю. Я был в отключке.
Вид у Арабеллы сделался разочарованный.
– Вряд ли она могла запомнить все девять заклинаний, – прошептала девушка, словно обращаясь к самой себе.
Из соседней комнаты продолжали доноситься женские и мужские стоны. Теперь к ним добавился ритмичный звук ударов: это кроватное изголовье билось о стену. Дьяру даже стало немного завидно, и он крепче вжал подушку в ноющий пах.
– Отдохни, – сказала Арабелла. – Можешь поспать. Хотя бы этой ночью никто тебя не тронет.
Жалость? Неужели она купила его из жалости? Подобрала, как котенка, выброшенного на улицу, чтобы подарить несколько часов спокойствия и отдыха. Эдакий акт благотворительности и милосердия.
– Я не устал, – процедил дракон, ощутив серьезный удар по самолюбию.
Он‑то думал, что привлек Арабеллу как мужчина, а оказалось: она просто ему сочувствует – бедненький, всего неделю назад продан в бордель, еще не успел привыкнуть к новой жизни, свежий и незапачканный, надо его пожалеть.
От унижения Дьяр заскрежетал зубами.
– И все равно поспи. Эти твари заставляют вас работать всю ночь. – Арабелла подошла к окну и слегка отдернула штору.
С горечью Дьяр заметил, что небо над крышей соседнего дома начало бледнеть. Время в раю истекало. Ад готовился распахнуть для него объятия.
Глава 3
Домой, в уютный городской коттедж на улице Роз, Арабелла вернулась около девяти. Слуги уже накрывали завтрак в малой гостиной, но отец с матерью к столу еще не спустились, а значит, могли не заметить ее ночной вылазки.
Хоть бы это было так! Иначе не избежать объяснений, а утренний кофе и допрос с пристрастием, на взгляд Арабеллы, сочетались плохо.
По лестнице бунтарка поднималась с тревожно колотящимся сердцем и успокоилась, только оказавшись в собственной спальне и подперев спиной закрытую дверь.
Фух, пронесло. А могла бы попасться, не будь ее родители убежденными совами.
Весь день и всю ночь Арабелла провела на ногах, но сна не было ни в одном глазу: энергия ее просто переполняла, кипучая, неуемная, бьющая через край. Расчесывая волосы, растрепанные злым ветром, девушка ощущала странную нервозность. Арабелла почистила зубы, сменила помявшееся за ночь платье, слегка похлопала себя по щекам, пытаясь избавиться от нездоровой бледности, и все это время перед внутренним взором маячил образ вчерашнего курто. Никак не получалось выбросить его из головы.
Мужчина был красив. Его экзотическая внешность поражала воображение. Ни у кого Арабелла не видела таких черных глаз, такой смуглой с красноватым отливом кожи. А две полоски чешуи под острыми скулами! А темная краска на веках и по линии роста ресниц!
Эта краска на красивом мужском лице выглядела так порочно, так необычно и вызывающе, что сердце сладко замирало от воспоминаний.
Неправильно. То, что Арабелла чувствовала, было неправильно. Макияж – отличительный знак рабов для утех. Находить эту вульгарную раскраску привлекательной все равно, что возбуждаться при виде цепей и кандалов.
Рассердившись, Арабелла попыталась избавиться от навязчивых образов, наводнивших голову, но почти сразу поймала себя на еще более возмутительной мысли. Она поняла, что до безумия хочет вернуться в бордель и снова купить этого привлекательного мужчину с яркими подведенными глазами.
«О чем ты только думаешь! Как так можно! – тут же отругала себя Арабелла. – Он ведь не хочет там находиться. Покупая его, ты поддерживаешь рабство, становишься соучастницей насилия».
Она нервно покрутила пуговицу на платье.
«Да, да, соучастницей насилия над живым существом!»
В первый раз ей пришлось купить курто ради благого дела, пусть это и противоречило ее принципам. По своей воле Арабелла ни за что бы не явилась в бордель, но женщины из тайного общества, в котором она состояла, отправили ее в «Шипы» за информацией. Все, что требовалось для их плана, Арабелла выяснила. Если она снова пойдет в дом удовольствий, чтобы купить мужчину, оправданий для этого омерзительного поступка у нее уже не будет.
Никакого оправдания, кроме собственного эгоистичного желания снова увидеть прекрасного пленника.
– Рабство – это отвратительно, – прошептала Арабелла, вспоминая, как обернулась и увидела курто голым. – С другой стороны, – произнесла она вслух, прочистив резко пересохшее горло, – я ведь не собираюсь его ни к чему принуждать. Наоборот, со мной он сможет отдохнуть от своей ужасной работы.
Поняв, что торгуется с совестью, Арабелла разозлилась на себя еще сильнее.
Ей до безумия, до ломоты во всем теле хотелось повторить сегодняшнюю ночь, провести с продажным красавчиком еще немного времени наедине, но купить его означало предать свои убеждения.
«Нельзя пользоваться чужим зависимым положением. Это низко и подло».
Стремительной походкой она пересекла комнату, прошлась от окна до шкафа и остановилась напротив зеркала.
– Но что плохого в том, что я подарю ему немного свободных от работы часов? – спросила Арабелла у своего отражения. – Оплачу его время, а он пусть делает, что хочет. Спит или, например, читает. Я же не буду его насиловать. Наоборот, спасу от других клиенток, пусть даже всего на одну ночь.
Она зажмурилась, стараясь не думать, как сильно ее тянет к этому рабу, не вспоминать его пошло накрашенные глаза, сухой рельеф мышц и кое‑что еще – то, что она успела увидеть, прежде чем курто обернул бедра одеялом. Интимную, запретную часть тела, отличающую мужчин от женщин.