Весы Правосудия Божиего. Книга третья

– Да уж, ребятки, хороша Маша но не наша, земля эта не моя и даже не продается, было дело, снял я тут пустырь за мизерные деньги, ну и договорились с хозяином, что могу строить при желании, жить сколько угодно, но купить сей участок не представляется возможным, дескать, это родовое гнездо его семьи. Да как бы не так, заброшенная древняя хижина тут была, все есть на цифре зафиксировано, потом ознакомлю. Гнездо его семейное, понты корявые. Даже дороги досюда не было, ни воды, ни канализации, ни электричества. Тогда не располагал средствами, а где‑то обосноваться ведь было надо. Мал по малу видите сами, что тут сотворилось, и деньги уж не малые вложены.

– Да не в деньгах дело, душа твоя тут вложена, вот в чем дело, брат, годы твоей жизни, это место надо бы выкупить, ведь что не купить за деньги, то можно приобрести за большие деньги.

В Андрее проснулся бизнесмен.

– Признаться, есть такая мысля, вот дело провернем, приедем и выкупим, будет у нас дачка на берегу Средиземного моря, где под старость кости погреть и витаминами подзарядится, согласны?

– А то.

Гришка, выпив стопочку, запивал домашним яичком.

– Такого и в раю вряд ли предложат. Самогоночка, братуха, у тебя знатная.

– Так какие мастера, тут хочешь не хочешь, а приходится производить, фруктов море, есть медовая, абрикосовая, виноградная, инжировая, кактусная, блин, и даже взял из манго в этом году литров тридцать дистиллировал.

– Закрадывается предчувствие, что сегодня мы наверняка надегустируемся этих шедевров, из Бронькин дистиллятов, братки уважаемые мои, а ну плесни‑ка нам той, что из манго, стало быть, экзотика прям полнейшая.

– А виды, виды какие дивные, слева – горы, справа – море, дорога серпантином просматривается, и тишина. Смотрите, это что, внатуре орлы.

– Их целое семейство, частенько тут кружат, во где полнейшая свобода, казалось бы, весь мир под крылом, а живут на родине.

– А ты что, не чувствуешься свободным, вон в каком раю обитаешь.

Виталик фотографировал пейзажи.

– Оно вам так кажется, великое слово «свобода», братцы, в душе она должна быть эта свобода и только тогда почувствуешь себя в раю, а так – не жизнь, сплошная агония, вот где я жил все эти годы. Под вымышленными именами, без возможности путешествовать по‑человечески, под постоянным чувством стрема, куда бы ни пошел. Да разве это жизнь. Вот теперь, когда у меня снова есть настоящий паспорт в кармане, вы, мои друзья, в конце концов, рядом, и есть цель к чему стремиться, сейчас я и правда счастлив, спасибо, ребята за то, что вы есть.

– Да мы и не сомневались, что встреча будет именно такой, разве не помнишь, как тебя на этап провожали. Всей хатой свободы желали, а Виталик аж стихи накропал в твою честь. «Как можно осудить такого мужика, чей честь столь велика».

– Кажется, вроде того.

Автор продекламировал отрывок из оды, посвященной Брониславу.

– И ведь сбылось.

– Как видите, сбылось, однако прожить четверть века в эмиграции мне все же было суждено.

– Ну, брат, не сравнивай, вон на пяти языках говоришь, переводчиком, и не абы где, а в судах работаешь, ты, брат, равносильно что пару университетов за это время закончил, плюс, судя по всему, постоянно созидал, сколько домов людям построил, деревьев насажал, детей настрогал. Чего еще хочешь, бродяга?

Это Гриша, пару стопочек пропустив, на правах старшего решил дать оценку жизни приятеля.

– Вашему красноречию, братцы, нету границ, лестно, конечно, но все же боюсь, что вы меня слишком превозносите, еще масса дел впереди, а там и посмотрим, чего мы стоили в этой жизни. А теперь, когда всех угощений уже отведали, господа каторжане, посмею предложить вам по чашечке чаю, по старой памяти, нарды и, конечно же, трубку мира с травкой из моего огорода, заметьте, тут в Испании, это не преследуется законом столь жестко, как у нас. Даже позволяется пару растений иметь в своем огороде, дескать, для личного пользования, ну а где пару – там и тройку, чтоб не переводилась, так сказать.

– Знатно, знатно, тащи. Сейчас заценим, под этим делом, может, и мыслишка какая прорежется, как знать.

Толковали они долго. И надо сказать, ведь было о чем.

 

– Какое же удивительное утро, даже голова не болит, дегустация прошла без жертв, можно сказать.

– Так особо и не увлекались, лишней не употребили, вот и результат.

– Это все благо травке, а то мы еще не только по лишней пропустили бы…

– Раскумариться все‑таки надо по‑любому, плесни‑ка нам абрикосовой, чисто по одной, не помешает, она, походу, самая знатная среди всех других.

– Не спешите три‑четыре, ну кроме что по оной, нам ведь ехать не близкий свет.

– А может, не спешить, отдохнем по‑человечьи, а там и посмотрим.

Так, потолковав, мужики решили, постановили: горячего не хлебать, а взять день отдыха у жизни.

– Да, старики‑разбойники, сегодня, значит, ре‑дегустация и морские процедуры, поедем до воды, вон, глянь, что в стакане стоит.

– Ваше решение для меня закон.

Бронька тоже с удовольствием согласился с друзьями, ему все же за руль садиться, а до Кадиса чуть ли не три сотни верст.

– Значит, культурная программа «руссо туристо облико морале»… чистое зависание с кружками пива у воды, а какую сардинку тут пекут, сказка братцы и только. Мы с Янкой когда прилетели сюда в первый раз, пошли гулять по набережной ну и, конечно же, присели в одной из харчевен прямо у воды, не передать, это особые воспоминания. Заказали всего один шампур, на нем семь сардинок и бутылочку белого вина – на большее денег не хватало бы, но и с той малости такой катарсис испытали, до сегодняшнего дня вспоминается.

– Ну вот и отведаем.

– Тут, ребята, не все так просто, во‑первых надо настроиться, должен быть поздний вечер, испытуемые на самом деле голодными, одетыми в белую одежду ну и, разумеется, влюбленными, это главный критерий.

Янка вступила в непринужденную беседу.

– Ну, вряд ли удастся нам исполнить все вышеупомянутые требования, но пробовать все‑таки будем.

– Рекомендуется.

– После такого рассказа от дегустации сардинок воздержится разве что себя совершенно не уважающий турист.

 

Весь тот день вряд ли возможно передать и стоит ли, но средиземноморских сардинок, печенных на углях оливковых дров, после заката они все‑таки откушали.

– Да, сказка не жизнь, а мы покинуть этот рай собираемся.

– Так есть ведь замысел вернуться, двадцать первый век, успеет всюду человек.

Это Виталика снова на стихи потянуло.