Вишни. Роман в двух книгах. Книга вторая

Вечером, собрав крохи еды, что‑то похожее, как горожане в мирное время кормят крошками голубей на городских площадях и аллеях парков, Вера Ивановна сидела совсем молча и наблюдала за детьми. Дети тоже понимали, что времена пришли критические.

На столе лежали небольшие лепёшки, серо‑коричневого цвета, местами совершенно черные, пригоревшие. В другое время такое снадобье и собаки бы не ели, скулили и поджимая хвосты уходили бы обиженные, что хозяин или хозяйка над ними решила поиздеваться и решив, что завтра все переменится, и гнев сменится милостью, а в миске появится вкусная и привычная еда, сытная и полезная для организма, чей бы он ни был.

Но есть поговорка – «люди – не свиньи, всё поедят» и то, что «голод – не тётка»: дети дружно захрустели, кусая молодыми и острыми зубами лепешки из отрубей, с добавлением или зерновых отходов или подопревшей кукурузной крупы с ячменной дертью и какой‑то молодой травы, нащипанной на обогретых солнцем пригоркам. Лепешки жарились на машинном масле, что придавало им, кроме специфического вкуса и особый запах.

Лепешки закончились, а с ними и хруст от их раскусывания. Наступила особая, если не назвать гробовой, тишина. Вера Ивановна внимательно осмотрела всех, сидевших за столом. Редко кто на доли секунд бросал в её сторону любопытный взгляд и сидели, опустив головы, как будто была задача что‑то обдумать. Каждый думал свою, а она уже всё обдумала и сейчас решилась всё сказать воочию.

– Дети, у нас совсем нечего кушать. Что‑то нужно делать до той поры, когда или нас освободят, или появится возможность всё же найти пропитание. А пока, у меня, после долгих раздумий только одна, как я считаю, верная мысль пришла в голову…

Всё после этих слов, как по команде подняли головы и в напряжении ждали вердикт матери или приёмной матери, Mutter, и снова воцарилась тишина.

– Я решила пойти к родне в с. Покровское, вернее в х. Едуш, к вашим дядям и, если они живы, то уверенна, что хоть чем‑нибудь нам помогут. Отец, когда уходил на фронт, то говорил, чтобы в случае какой трудности или, если помощь потребуется, чтобы к ним обращалась, они помогут, должны помочь, если живы, конечно, не на фронте. Думаю, что Илья Пантелеевич поможет с документами, выправит или походатайствует перед волостным старостой, дав характеристику о благонадёжности, для выдачи пропуска. Пока меня не будет старшим останется, – глянула на Зина и на Васю, – короче, слушайте Васю и Зину. И никто никуда нос не суйте, больше лежите, силы берегите и на улицу без надобности не ногой. Всем всё ясно?!

– Можно, я скажу, Mutter? Я не могу вам противоречить, но у меня, как я думаю, более благоразумное предложение – пойду я. Вы мне всё расскажите и сопроводительное письмо напишете. У меня и опыт есть и особо внимания не привлекаю, что пацаня. Да и выносливостью я не обижен и силёнок хватит, если чё…

Хозяйка заплакала, низко нагнув голову и прикрыв лицо платков. Слёзы полились от того, что было предельное напряжение и сейчас та, последняя ниточка, что держала «слёзный шлюз» лопнула.

– Это я так. Сейчас… сейчас! Всё! Я не плачу. Вася, нет, я не могу тебя посылать, я взяла на себя эту обязанность и, если…

– Никаких если, Вера Ивановна. Будьте спокойны, я не подведу. А, вот на минутку представьте, если вдруг, упаси Бог, что‑то с вами случится. Вот тогда мы без вас точно пропадём. Вам и тут надо будет несколько дней, пока не вернусь, заниматься решением нелёгкой продовольственной задачей, и я не знаю, кому из нас с вами будет труднее.

– Мам, Вася правду говорит, мам, поверь ему, – взяв за материнский рукав и дергая за него, уговаривала Зина.

Маша молчала. Она и доверяла брату, лучше, чем самой себе и одновременно не хотелось, чтобы он уходил, она его сильно любила и боялась за него.

Один Вова только хлопал глазёнками и переводил взгляд с одного на другого. Хотя и у него было мнение, но его не спрашивали и потому молчал. Конечно же, он был за то, чтобы мамочка всегда была рядом.

– Ой, не знаю я. Боюсь я, коли чего…

– Не нужно бояться. Вот меня же мать отпустила и уверенна была во мне, и не одного отпустила, а с сестрой. Как вы думаете, отпустила бы родная мать, если бы не была полностью уверена во мне, послала бы меня на верную погибель? Нет! И вы бы не послали. Но я справлюсь и справлюсь лучше всех. И мне не тревожно сестру оставлять тут, потому что знаю, что она с вами, как у Бога за пазухой и в обиду вы никого не дадите. Договорились?

– Ой, что же ты делаешь со мной? Сердце разрывается в сомнениях. Давайте так поступим. Всё нужно обмозговать. Утро вечера мудренее. Завтра утром и решим. В любом случае, мне нужно к хуторскому старосте идти. Ты же, Вася, знаешь, у меня особый подход ко всем.

На том и порешили.

Утром, Вера Ивановна и Вася шли к старосте, Илье Пантелеевичу с «челобитной» просьбой. Утро было ясное, дул свежий западный ветер. Со стороны фронта была на удивление тишина. Видимо никто, из противоборствующих сторон не хотел нарушать тишину весеннего утра.

Староста внимательно выслушал Веру Ивановну, при этом дымя самокруткой из старых запасов самосада и, ленясь вынимать сигарету изо рта, чтобы выпускать клубы дыма, наклонял голову назад и в сторону, чтобы дым не попадал в глаза. Когда бывшая учительница закончила говорить, староста вынул окурок заслюнявленный окурок, плюнул на ладонь и затушив на ней окурок сигареты, бросил его в сторону печки.

– Вера, пущай паренёк воздухом подышит, нам погуторить нужно с глазу на глаз.

Вася, не дожидаясь особой команды, повернулся и вышел из комнаты в сени, прикрыв двери и затем во двор. Хозяйская собака подняла лай на незнакомца. Вася, почему‑то именно сейчас вспомнил Таню, внучку деда Илью, т.е. старосты. К чему это он её вспомнил, сам не понял. Минут через десять Mutter позвала Васю, молча помахав рукой, приглашая войти.

– Ты знаешь дорогу на Покровское? – спросил сходу староста Васю.

– Да, в общих чертах знаю. Мне нужно будет попасть на «воровской шлях», т.е. выйти сначала на Новониколаевку, а потом налево и, пожалуй, около 30 километров на юг идти по этому шляху, а потом вниз, в долину Миуса, на восток. Так?

– Перед Отрадным нужно будет свернуть на восток. Хотя, немцы аккуратисты, они на развилках везде посты ставят, направят куда нужно, мимо не пройдёшь. Тем более, что ты с тем пропуском, что у тебя, им в Таганроге не нужен. Да, что касается волосного старосты, сейчас расскажу, где его контора в Новониколаевке и что говорить научу. Гляди, говори так или почти так, как я скажу. Не вздумай язвить, он того не любит. Будь покладист и учтив. А, если имеешь в душе гонор, то после войны его применишь по назначению или, если и тебе придётся воевать, то на фронте. Ты всё понял, Василь?

– Всё, пан староста!

– Вот я вижу, что он и впрямь понял, что и к чему. Не переживай, Ивановна, он паренёк, как я уже успел убедиться, смышлёный. Не пропадёт! Посидите или подождите во дворе, я сейчас петицию составлю и позову, чтоб не томить в своих «палатах», когда весна на дворе. Зиму пережили, слава Богу, а всё остальное и подавно переживём. Да, казак?! – перейдя в разговоре к вопросу Васе.

– Конечно! Иначе и быть не может!

– Ну, что я тебе говорил, Вера… Ивановна, на парня можешь положиться.