Вишни. Роман в двух книгах. Книга вторая

– Да, буду!

– Ну, так с этого и надо было начинать. Я сейчас попрошу кастеляншу или дежурную, пусть заселят. Ты одна или как? – спросила комендант, громко захлопнув крышку сундука.

– Нас пока трое. Девочки скоро подойдут.

– Ну, тогда в холле подожди своих подруг. Пока письма прочтёшь, а потом подойдешь на вахту, я распоряжусь.

– Хорошо…

– Меня Верой Николаевной зовут. С этого начинать нужно было, – с большой степенью обиды, прочитав по заминке её причину, ответила женщина лет пятидесяти пяти, склонная к полноте, чтобы не обидеть более точным определением, ставшая не так давно комендантом общежития, сменив ту, что Лида хорошо знала.

Лида вышла от коменданта, сердце волнительно билось. Среди четырёх писем было два письма из дому, одно от подружки и одноклассницы в одном лице, и последнее от товарища Петра, Дмитрия Котельникова. Это письмо её заинтересовало больше всего и одновременно вызвало усиленное волнение, и с желанием тут же его прочесть, предостережение.

«Почему от Димки, а не от Петра? Они оставались в Ростове вместе, возможно и в дальнейшем были вместе. Что хочет мне рассказать друг Петра? Скорее всего что‑то нехорошее, иначе бы написал сам, мой желанный, любимый человек. Разлюбил?! Да такого быть не может, я ему верила и верю больше, чем себе. Почему комендант так упорно намекала… нет, не может быть, она же не могла открывать все письма и тем более запомнить, что и для кого написано в них. Нет, нет, нет!!!», –Лида гнала чёрные мысли, а они вновь заполняли под «завязку» её мысли.

Голова начала кружиться и Лида, прижимаясь ближе к стене, медленно пошла к входу, на вахту, где увидела знакомое лицо несменного вахтёра тётю Симу.

«А как же я, когда пришла её не узнала? Я не могла её не узнать. Нет, Симоны просто тогда не было на мете или я схожу с ума? Мне нужно где‑то присесть…».

Нащупав скамью у стены, рядом с ограждением вахтёра, Лида громко, со звуком протяжки мебели по деревянному полу, присела, почти упала на скамью и откинулась спиной к стене, прикрыв глаза.

– Девушка, что с вами? Вам плохо?! Сейчас дам водички, – тётя Сима заегозилась, быстро налила из графина в стакан, пролив при этом половину на стол воду и быстро поднесла к сидящей неподвижно девушке, – возьмите, попейте!

Лида, медленно открыла глаза и по её взгляду было понятно, что она сейчас не здесь, а где, только она, своим подсознанием и знает. Затем безразлично посмотрела на женщину, которая подсовывала буквально ей ко рту воду. Взяв стакан с водой, она так же безумно смотрела, то на эту женщину, то обводила взглядом помещение, как бы желая понять, где она и что здесь делает. Но её размышления прервал громкий возглас Симоны.

– Лида, Лидочка! Слава Богу, жива! И девочки вернулись? – расплескав воду в руке Лиды, женщина в эмоциях начала обнимать девушку, которая всё шире и шире открывала глаза.

– Симон‑на, тётя Сим‑ма! О, Господи! – свободной рукой Лида схватилась за голову, – Ой, простите меня, пожалуйста! Не знаю, что со мной.

– Ничего, Лидочка, это война. Она, проклятая во всём виновата, – гладя девушку по голове, на которой была не та девичья причёска длинных волос, а волосы были собраны в пышную косу и уложены кольцами сзади.

Лида казалась несколько старше своих лет. Возможно, что виной тому строгая причёска, возможно и напряжённые трудовые смены по 12–15 часов, да и переживания душевные за родных, отца на фронте и любимого человека.

– Сейчас прочту и поговорим, тётя Сима, – Лида показала письма, опустила голову, глядя на них и не знала, с какого начать.

Письма из дома датировались весной и летом 1942 года. А от подружки Нади и Дмитрия январём и февралём этого, 1943 года. Но не это бросалось в глаза, а то, что все письма были отправлены из Матвеева Кургана. От мамы и подруги – это понятно, но почему друг Петра отправил письмо из её родного посёлка и, самое главное, что в то время, когда он был оккупирован немцами, как и Ростов. Это значило одно, что письма были доставлены интендантской службой вермахта.

И это убеждение было, бесспорно, так как Лида постоянно следила, будучи в Ашхабаде, за сводками Совинформбюро. Потому, Лида открыла сначала письма от мамы и прочла их. Они были короткие. Мама надеялась на то, что, раз Ростов освобождён, то и дочь должна вот‑вот вернуться из Средней Азии. Потому и отправила письма на старый адрес Лиды. Коротко о том, что все живы и здоровы. От отца писем почти нет, но в последних писал, что тоже жив и бьёт фашистов.

Подруга чуть написала за общих знакомых, кто из одноклассников и общих знакомых ушёл на фронт, и кто уже сложил голову. В конце письма приписка, в которой буквально говорилось: «… К вам, незадолго до освобождения посёлка заходил какой‑то казак. Говорили, что тобой интересовался. Может это тот самый, Петя, о котором ты писала? Целую. Надя».

Трясущимися руками Лида открыла последнее письмо. В глазах появился туман, к тому же почерк был не очень разборчив. Напрягая зрение, девушка начала читать и одновременно перебивая сама себя мыслями, которые отвлекали, и заставляли возвращаться к уже прочитанным строкам.

«Лида, здравствуй! Не удивляйся. В другом случае я бы никогда не написал тебе. Так уж получилось, что я побывал в гостях у тебя дома, думая тебя увидеть. Твоя мама рассказала, где ты сейчас. Того адреса мне не дали или сами не знают. И я вспомнил твой ростовский адрес и то, что мне Петя рассказал, что вы с ним собирались после войны встретиться в Ростове. Не знаю, когда и как закончится война. Я одно знаю, нет, я уверен в этом и хочу, чтобы ты знала: я люблю тебя и всегда тебя любил, с самого первого дня, кода увидел тебя. Но я не смог бы даже пытаться тебя отбить у своего лучшего друга. А теперь я тебе говорю это потому, что Пети больше нет. Он погиб в Ростове через несколько дней, как вы расстались. Поверь, я скорблю, он мой лучший друг… был. Время раны лечит. Если я останусь жив, то приду в назначенное время на встречу с тобой. И тогда уже решим воочию, что и как. Я тебя люблю, Лида! И не могу ничего с собой поделать. Хочу сказать – прощай, а говорю – до свидания, до встречи! Я буду тебя ждать! Твой, Дима…».

Лида протянула руку к стакану, отставленному на скамье, залпом выпила всю воду, что оставалась в нём. Подняв голову вверх и смотря в потолок, стала что‑то шептать, как будто разговаривала с кем‑то, похоже с самим Господом.

Симона, заметив что‑то неладное, опять подошла к Лиде и взяла её руку одной рукой, а другой начала поглаживать, тихо интересуясь:

– Голуба, что случилось? Папа? Что‑то дома случилось?

Лида, лишь отрицательно качала головой, пытаясь что‑то сказать, но, казалось, что язык её не слушается или вовсе прилип во рту к нёбу. Затем, сглотнув загустевшую слюну, тихо произнесла:

– Петя! Петечка мой!

– Ой, Боже мой! – вскрикнула Симона и засуетившись, вернулась на рабочее место, где‑то порылась и так‑же спешно прибежала снова и уселась рядом с Лидой.

Она пристально смотрела в глаза девушки и по всему её виду было понятно, что она хочет, но не решается сказать той что‑то очень важное и боится это делать.

– Что? – уже поняв заминку пожилой женщины, спросила Лида, затаив дыхание.

– Лидочка, ты прости меня старую дуру! Башка моя дырявая, совсем забыла, а ты мне напомнила. Теперь и не знаю, давать или нет?