Влюбленная принцесса

Именно бабушка придумала устроить, как она сама выразилась, «старомодный» обед в честь Дня благодарения: с устрицами в белом вине, голубями, фаршированными фуа‑гра, а также с раковыми шейками и иранской черной икрой, которую невозможно достать из‑за эмбарго. Бабушка пригласила двести своих самых близких друзей и японского императора с женой в придачу, раз уж они оказались в Нью‑Йорке на Всемирном торговом саммите.

Вот из‑за них‑то мне и пришлось надеть балетки – бабушка утверждает, что неприлично быть выше императора.

20:00–23:00 – Вежливо беседую с императрицей за обедом. Как и я, она была раньше нормальным человеком, а потом вышла замуж за императора. Ну я‑то уже родилась королевской особой, просто не знала об этом. Но в сентябре папа вдруг выяснил, что больше не сможет иметь детей после химиотерапии, которую вынужден был пройти, чтобы вылечиться от рака. И тогда ему пришлось признаться мне, что он вообще‑то принц и все такое, и я, хоть и незаконнорожденная, поскольку родители никогда не были женаты, его единственная наследница и претендентка на дженовийский престол.

Дженовия – очень маленькая страна (с населением пятьдесят тысяч человек), зажатая среди гор между Италией и Францией, но с выходом к Средиземному морю. И все же быть принцессой этой страны – дело серьезное.

Конечно, не настолько серьезное, чтобы увеличить сумму моих карманных расходов, составляющую десять долларов в неделю. Но достаточно серьезное, чтобы за мной повсюду таскался телохранитель на случай, если вдруг какой‑нибудь европейский террорист‑отморозок в черных кожаных штанах и с волосами, собранными в конский хвост, вздумает меня похитить.

Императрица всё про это знает, в смысле – какой отстой быть обычным человеком, а потом внезапно обнаружить свой портрет на обложке журнала «Пипл». Она даже дала мне полезный совет: перед тем как вскинуть руку, приветствуя народ, обязательно убедись, что кимоно на тебе как следует застегнуто.

Я, конечно, поблагодарила ее, хотя у меня нет кимоно.

23:30 – Я так устала из‑за того, что пришлось рано встать и съездить на Лонг‑Айленд, что дважды зевнула прямо в лицо императрице. Я честно пыталась сдержать зевки, намертво стискивая челюсти, как учила бабушка, но у меня от этого глаза начинают слезиться, а физиономия вытягивается так, будто я протискиваюсь сквозь черную дыру. Бабушка кидает на меня убийственные взгляды поверх тарелки с салатом из груш и грецких орехов, но это не помогает. Даже ее злобный взгляд неспособен вывести меня из оцепенения.

Наконец папа замечает мое состояние и дает свое королевское разрешение не оставаться на десерт. Ларс отвозит меня домой. Бабушка не скрывает огорчения по поводу того, что я не останусь к сыру. Но тут уж или я уезжаю немедленно, или засыпаю прямо на порции сыра с голубой плесенью. Догадываюсь, что бабушка еще отыграется на мне за этот побег – заставит выучить имена всех членов шведской королевской семьи или сделать что‑нибудь не менее ужасное и отвратительное.

Бабушка всегда добивается своего.

24:00 – После долгого утомительного дня, во время которого мы благодарим отцов нации – этих известных как пилигримы лицемеров, устроивших геноцид коренного населения Америки, – я наконец‑то ложусь в кровать.

Так заканчивается День благодарения для Мии Термополис.

 

Суббота, 6 декабря

 

Все кончено.

Моя жизнь кончена. К‑О‑Н‑Е‑Ц.

Знаю, что я это уже говорила, но теперь все по правде.

И почему же? Что стряслось на этот раз?

Как ни странно, дело вовсе не в том, что:

три месяца назад я узнала, что являюсь наследницей трона в одной маленькой европейской стране. В конце этого месяца мне предстоит посетить вышеуказанную страну, чтобы быть впервые представленной народу, которым я когда‑нибудь стану править. Не сомневаюсь, что народ меня возненавидит, поскольку моя любимая обувь – берцы, а любимый телесериал – «Спасатели Малибу». Короче, я не очень похожа на принцессу.

И не в том, что:

моя мама, которая через семь месяцев должна родить от моего учителя алгебры, сбежала вместе с этим учителем.

И даже не в том, что:

в школе нас жутко загружают, а после уроков бабушка так замучила меня всякой хренью про принцесс, которую надо освоить к Рождеству, что я не успеваю заполнять этот дневник, не говоря уж обо всем остальном.

Нет, нет. Дело совсем не в этом.

Так почему же жизнь моя кончена?

Потому что у меня наконец‑то появился парень.

Пора бы уже, в четырнадцать‑то лет.

У всех моих подруг есть парни. У всех, даже у Лилли, которая во всех социальных проблемах всегда винит только мужчин.

И неважно, что парень Лилли – Борис Пелковски, пятнадцатилетний скрипач‑виртуоз, который тем не менее заправляет свитер в штаны и у которого в брекетах вечно застревают остатки еды. Как по мне, он не так чтоб очень подходит на роль парня для нормальной девушки, но Лилли он нравится, и это самое главное.

Мне так кажется.

Признаюсь: когда у Лилли – наверное, самого привередливого человека на земле (уж я‑то точно знаю, мы с ней дружим с детского сада), – появился парень, а у меня – нет, я подумала, что это со мной что‑то не так. Ну вдобавок к моему гигантизму и, как говорят родители Лилли – профессора‑психотерапевты Московиц, – неспособности выразить вербально свой внутренний гнев. А потом вдруг – бац! – и в один прекрасный день он у меня появился. В смысле, парень.

Ну, не совсем бац… Сначала Кенни слал мне анонимные любовные письма, а я даже не догадывалась, что это он. Я думала (ну ладно, надеялась), что их шлет другой человек. А оказалось – Кенни. К этому моменту я уже так запуталась, что просто не смогла от него отмотаться. И вот пожалуйста – у меня есть парень.

Вроде бы проблема решена, да?

Нет. Все не так просто.

И дело не в том, что мне не нравится Кенни. Он мне очень нравится, и у нас много общего. Например, мы оба ценим не только человеческую, но и любую форму жизни и отказываемся резать зародыши поросят и лягушек на уроках биологии. Вместо этого мы делаем письменные доклады о жизненном цикле разных личинок и мучных червей.