Восемь виноградных косточек

Да, верно, – подумала Ивонн. – Девочка, кажется, ее звали Мия, назвала меня красивой, потому что именно так записано в набросках к статье. И она всего лишь ребенок. Глупо подозревать ее в заговоре с целью свести с ума журналистку, которая собралась покопаться в грязненьком деле.

Но нет, «Дело о скелете» не пахло. Тут сомнений быть не могло. Оно смердело как труп. Ивонн предпочитала трезво смотреть на вещи и всегда находила истории, способные потрясти до глубины души, потому что ради эмоций тысячи людей покупали «Столичное обозрение». Скверный душок так и не выветрился спустя двадцать семь лет, как «Дело…» замяли, и не исключено, что нужной папки в полицейском архиве давным‑давно след простыл.

Единственный свидетель (он же соучастник событий), ко всему прочему, – главный полицейский города. Да, потрудилась она хорошо – намотала сотни километров, разъезжая по всем местным библиотекам; остановила на улице парочку старожил. Эмос Андервуд побледнел, когда понял, что она знает многое из того, о чем он предпочел бы не говорить.

Не исключено, что ядром заговора был именно он. Теплое место, большая зарплата. Первый парень на деревне. Ему было что терять.

К столику подошел улыбчивый официант в смокинге. Он наклонился к Ивонн, повертел головой, убедился, что их никто не слушает, и сказал:

– Все так и есть, госпожа Шнайдер. Девочка – наш агент, а в цветок мы насыпали нервнопаралитический газ, из‑за которого твой пульс в состоянии покоя составляет сто двадцать ударов в минуту. Плюс крайнее возбуждение коры головного мозга и блокировка выработки мелатонина в гипофизе. Вы больше не сможете спать. У вас в запасе меньше пяти дней. Но шанс на спасение все‑таки есть, – официант загадочно улыбнулся и похлопал по запястью, где у него, вероятно, пряталась ампула с противоядием. – Вам нужно залезть на стол и прокричать на весь зал: ку‑ка‑ре‑ку!

Официант наклонился так близко, что лицо его превратилось в черное круглое пятно.

Ивонн отвалилась на спинку. Туман в мозгу сгустился, а свет, и без того скудный, начал резать глаза.

Она оглянулась по сторонам. Старик за угловым столиком наклонился вперед, из тени показалось бледное худое лицо. Он посмотрел на нее, пригубил из низкого бокала с толстым дном, облизнул губы и кивнул, соглашаясь с официантом.

В глубине бара, откуда сочился едкий свет и где переливались бутылки, бармен перегнулся через стойку и что‑то шепнул сидящему на высоком стуле толстяку в бейсболке. Вместе они оглянулись на Ивонн и прыснули со смеху.

Ивонн нашарила на столе ручку, зажала в руке и нажала на кнопку. Постаралась вспомнить, что было дальше тогда, у фонтана. Все, что требовалось, – это начеркать пару строчек на листе бумаги. Она надеялась таким вот простым испытанным способом прояснить мысли, словно ручка была маленьким и мощным противотуманным фонарем.

Девушка осмотрела вверх, на темное овальное пятно:

– И что, вот так просто? Крикнуть, и все это закончится?

– Ну, не совсем, – ублюдок сделал вид, что смущен, – я могу принести меню, а вы позовете меня, когда будете готовы.

И тут бессильный смех начал подниматься из недр живота Ивонн. Она подалась вперед, но поняла, что шея стала слишком мягкой, а голова слишком тяжелой, чтобы удержаться, и вот‑вот упадет в тарелку. Она успела подпереть ее свободной рукой.

– Ну вы молодцы, однако. Так значит, яд был в цветке, черт вас дери.

Официант огляделся. В темноте Ивонн, как ни старалась, все никак не могла разглядеть выражение его лица.

– Мэм?

– Ну, что вам еще?

– Так я пойду?

– Да уж идите. Я позову вас, когда буду готова…

Отец девочки по имени Мия прошел уверенной легкой походкой сердцееда через площадь сквозь поток гуляющих людей. Он щурился от солнца, и его взгляд говорил Ивонн о ее женственности больше, чем собственное отражение. Если бы он сейчас был у стола, у нее в ногах появилась бы слабость.

Последнее, на что она обратила внимание, так это его загорелые, без единого волоска икры, твердые как стальные тросы. Он присел на корточки позади девочки, чье лицо моментально просветлело.

– Вам не мешает моя маленькая леди? – спросил он.

Вероятно, тут применялся один из способов обольщения. Однако Ивонн отмела подозрения, когда заметила обручальное кольцо. К сожалению (а может, и к счастью), на том пальце, на котором должно быть кольцо у примерного мужа.

Легкий дурман закружился в голове, то ли от запаха, источаемого цветком, то ли от взгляда внимательных глаз.

Ивонн сложила на коленях руки крест‑накрест.

– Ну что вы, – сказала она. – Мы очень мило поговорили. Я ведь не местная, так что мы тут, можно сказать, разрушили барьер изоляции.

– Хорошо сказано, – ответил он.

Его рука, та, на которой блестело кольцо, прошлась вверх и вниз по животу девочки.

– И вы здесь по делу? – спросил он и посмотрел на рисунок. – Руны?

Ивонн проследила за его взглядом и пожала плечами. О пентаклях она имела весьма недалекое представление, хотя тут же вспомнила – в студенческие годы в кампусе с ними жила девица, увешанная значками и символами на кожаных ремешках. Очень похожими на рисунки.

– Да, по работе. Пишу статью о громком уголовном деле. «Дело о скелете».

Он нахмурился.

– Никогда о таком не слышал, – он встал, вытянулся во весь рост, – это произошло здесь?

– Да, в восемьдесят шестом году.

– Ясно, – ответил он.

Этот красивый мужчина совершенно не был настроен на близкое знакомство. Он посмотрел на часы, взял девочку за руку. И сказал:

– Ну что ж. Нам пора.

После дежурных любезностей и прощаний они развернулись и зашагали в направлении черных кованых ворот.

Мия улыбнулась и помахала рукой.

Через несколько шагов они остановились, мужчина обернулся. Он протянул руку и указал пальцем на рисунок. На его запястье Ивонн только сейчас заметила браслет из разноцветных кубиков – красные, синие и зеленые – на черной нитке.

– И все‑таки, – сказал он, – это пентакль. Оккультный символ для защиты или колдовства. Она тут явно неспроста…