Время любить
– Ну каких‑каких? Деньги, родственники или друзья… Короче говоря, мне, чтобы достичь того, что я хочу, нужно приложить в пять, а то и в десять раз больше усилий, чем другим.
Фрида почувствовала, что ее предупредили. Образование и карьера для Исмаила превыше всего. Так и должно быть. Так нужно.
В тот день, говоря с ней о планах на будущее, он смущенно отвел глаза и признался:
– Жалования ассистента не хватает, чтобы заработать даже на пропитание. А я еще хотел помогать семье. Так что, когда я уехал из общежития, то по ночам работал посыльным в «Парк‑отеле». Я и сейчас там подрабатываю. Тут нет никакого секрета, но об этом никто не знает, кроме двух человек.
Фриду охватила нежность. Она хотела сказать: «Что здесь скрывать?» или «Все бы студенты так!», но передумала и лишь произнесла: «Я тебя понимаю».
* * *
Фрида растерялась, когда впервые услышала, как один приятель Исмаила назвал ее «невестка». Откуда взялось такое странное обращение? Но вскоре заметила, что и в ее повседневной жизни произошли некоторые перемены. Теперь, нравилось ей это или нет, она была «несвободна». Однокурсники начали ее сторониться. Возможно, они не знали, как держаться с девушкой ассистента профессора, теперь с ней никто не перешучивался, как прежде, ее перестали звать поболтать за кофе или чаем.
Это не могло не злить Фриду – она ценила дружбу. Но втайне ей нравилось такое особое отношение, хотя она и не была готова себе в этом признаться.
Каждую пятницу Исмаил, если у него не было работы, провожал Фриду до парома. Он ждал, пока она устроится в салоне и, глядя на нее с видом собственника, стоял на причале до самого отправления.
– Тебе только платочка в руках не хватает, – сказала однажды Фрида.
И сразу заметила, как Исмаил нахмурился, а в его глазах мелькнули искорки гнева. Она тут же попыталась перевести все в шутку и торопливо добавила: «Если бы я тебя не увидела, то не смогла бы спокойно провести выходные».
Она постепенно привыкала к тому, что чувство юмора Исмаила несколько отличалось от ее собственного. Она, как и ее домашние, была в любой момент готова посмеяться над собой. А вот у Исмаила было множество запретных для шуток тем.
Октябрь 1940, Мода
Тем пятничным вечером Фрида сошла с парохода на пристани в Кадыкёе. Уже темнело, моросил мелкий ледяной дождик. Она задрожала, подняла воротник пальто, потуже затянула шарф и направилась к трамваю, стараясь не прислушиваться к выкрикам мальчишек‑газетчиков о новых несчастьях и катастрофах. Хотелось как можно скорее добраться до дома, оказаться с семьей, мирно разговаривать на привычные темы и есть привычные блюда. Может, только там она и чувствует себя в безопасности…
Во время шабатней трапезы, на которую она опоздала – световой день стал короче, – Фрида обратила внимание на кое‑что новое. Весь ужин Эмма только и делала, что рассказывала о юноше, имя которого Фрида и раньше слышала от сестры. Он часто заходил в книжный магазин «Ашет», и они подружились. Эмма закрывала глаза на то, что он тайком читал книги в углу, чтобы не тратить деньги. Стоило ей заговорить о нем, как щеки ее наливались румянцем, а глаза начинали сиять.
Ференц Сарди был родом из Венгрии. Он работал техническим директором в стамбульской компании, занимавшейся импортом радиоламп.
– Ференц непременно захочет с вами познакомиться. Здесь ему очень одиноко, его семья осталась в Венгрии. Хочу его пригласить к нам в одно из ближайших воскресений. Вы же не против?
Самуэль Шульман сначала было нахмурился, но, подумав, наконец произнес:
– Ну хорошо, пусть приходит! Посмотрим!
– Прекрасно! Вообще‑то… Честно говоря, я его уже пригласила на завтра. Если бы вы не смогли его принять, я бы, конечно, отказала. Он очень обрадовался, что мы его позвали!
– Еще бы, – проворчал отец. – Кто в наше время приглашает к себе. Ну а ты, я вижу, все прекрасно сама устроила, даже нас не спросив.
– Папочка! Я уверена, он всем вам очень понравится!
– Завтра, как только звезды появятся[1], поедем к мяснику: он обещал придержать нам хорошей курятины, – вмешалась Броня.
На следующий день рано утром Самуэль Шульман, как обычно по субботам, направился в синагогу квартала Йель‑Деирмени, чтобы провести время в молитве. По возвращении он позавтракал, а затем расположился в кресле в фортепианной комнате. Следом вошла Фрида, подошла к отцу, который поцеловал ее в щеку, а после этого уселась в угол с учебником.
– Я позанимаюсь до обеда, папочка, – сказала она.
В доме Самуэля Ароновича Шульмана по субботам работать и учиться не разрешалось. Но он прекрасно понимал, что у дочери нет другого времени, и поэтому старался не выказывать недовольства.
Броня Шульман уселась рядом с мужем. Она открыла журнал мод, но было ясно, что все ее мысли заняты только тем, что поставить на стол к приходу гостя вечером.
Эммы с ними не было. «Наверное, у себя, или книжку читает, или все представляет, как пройдет семейный ужин с Ференцом», – подумала Фрида. Ей и самой было интересно, что это за молодой человек.
Внезапно зазвонил телефон. Самуэль недовольно посмотрел на маленькую черную звенящую коробочку, словно его строгий взгляд мог заставить телефон замолчать. Фрида с матерью вскочили одновременно. Броня оказалась ближе и сняла трубку, а отец рассерженно произнес, как произносил каждую неделю:
– Скажите всем вашим друзьям и знакомым, чтобы не звонили нам по субботам! По субботам мы не можем отвечать на звонки!
– Алло, алло! – громко повторяла в трубку Броня. Кажется, на другом конце провода молчали. Она еще несколько раз повторила свое «Алло!», рассерженно рявкнула по‑русски: «Нахал чертов!» – и швырнула трубку.
Фрида закрыла книгу. Сердце ее забилось. Неужели? Неужели это Исмаил? Мог бы он позвонить?
[1] Согласно иудейским традициям, шабат начинается за 18 минут до захода солнца в пятницу вечером и продолжается в субботу до тех пор, пока на небе не покажутся три звезды; время наступления и окончания шабата меняется в зависимости от времени года. – Прим. авт.
