Время любить
Впервые в жизни она сочувствовала своей гордой, веселой, умной старшей сестре. Расставшись с Рубеном, Эмма, очевидно, пыталась составить для себя какой‑то жизненный план, пыталась зацепиться за что‑то. Сначала она объявила семье, что стала коммунисткой. Диванной коммунисткой, как ее прозвала Фрида. Сейчас, казалось, Эмма была готова перенять взгляд на мир у Ференца Сарди.
– Фрида, у меня шея затекла. Не разомнешь?
Фрида подошла к матери. Она привыкла, и ей даже нравились такие просьбы. Никто лучше нее не умел разминать домочадцам затекшие шеи или спины. Задолго до поступления в университет к ней начали обращаться соседи, особенно у кого были маленькие дети, иногда просто посидеть с ними.
Делая матери массаж, Фрида размышляла о сестре. Да, Эмму ее возлюбленный в конце концов бросил, а она, Фрида, любит самого талантливого и известного студента на факультете и любима им.
«Как бы он цыганом не оказался!» – слова отца о Ференце насторожили ее. Как он отреагирует, когда узнает, что вторая дочь встречается с мусульманином?
– Фрида, доченька, осторожно! Я тебя попросила размять мне шею, а не придушить меня.
Фрида не заметила, как ее движения стали грубее.
Впрочем, будущее ее нисколько не волновало: думать она могла только о том, как завтра они пойдут с Исмаилом в кинотеатр, как крепко будет его рука сжимать в темноте ее руку и как его губы будут касаться ее губ.
Несмотря на все тяготы, в двадцать лет жизнь казалась ей прекрасной.
Она уже почти заснула, как вдруг дверь открылась, вошла Эмма и села у Фриды в ногах.
– Я так счастлива, Фридушка. Знаешь, что сказал мне Ференц, уходя?
– Что больше не сможет жить без маминых штруделей?
Эмма схватила одну из подушек с кровати и сделала вид, будто хочет кинуть ее в сестру.
– Он хочет забрать себе Валентино, чтобы спасаться от одиночества?
Сестра легонько дернула ее за волосы.
– Перестань! Мне больно! Я догадалась! Трудно было не догадаться! Он сказал, что хочет жениться на тебе.
– Угадала! Через неделю он придет просить у отца моей руки, – торжественно сообщила Эмма и, наклонившись, расцеловала сестру в щеки.
«Сейчас у нас обеих время любить», – счастливо подумала Фрида, засыпая.
Время войне
Октябрь 1940, Беязыт
Рано утром 28 октября у самых границ Турции началась война: Италия напала на Грецию в ответ на категорический отказ генерала Метаксаса выполнить условия ультиматума, содержащего притязания Италии на греческие земли.
В понедельник по дороге на факультет Фрида сразу заметила волнение повсюду: на улицах, в кафе, в лавках.
На большой мраморной лестнице основного корпуса университета царила тревожная суматоха, мало напоминавшая обычный обмен новостями после выходных. Все сновали с этажа на этаж, от медиков к юристам, от юристов к экономистам и обратно к медикам, все размахивали газетами, громко зачитывали статьи, яростно спорили. И все разделились на оптимистов и пессимистов, лишь немногие остались в стороне. Фрида про себя присоединилась к пессимистам, но решила мысли свои держать при себе и не вступать в споры.
Третьей была лекция по гистологии, к которой студенты обычно готовились с большим усердием. Почему‑то этот предмет всем давался с трудом, и его не любили. А Фрида с удовольствием и слушала лекции, которые профессор, родом, как и Ференц, из Венгрии, вел на французском, и увлеченно занималась на практикумах с микроскопом. Преподаватель уже входил в аудиторию, как вдруг к Фриде подошел Кемаль, еще один еврей на их курсе, и, слегка потянув ее за руку, прошептал на ухо:
– Можно тебя на минутку?
Фрида удивилась. Они никогда не были приятелями, Фрида знала только, что он живет где‑то рядом с Галатской башней, на улице, где синагога. Сообразительный, но не очень прилежный. Наверное, ему нужен конспект прошлой лекции.
– Я хотел тебя предупредить кое о чем.
Кемаль помолчал, затем набрал полные легкие воздуха.
– Знаешь, этот парень с пятого курса… Исмаил. Который задирает нос до небес на анатомии. В перерывах вас все время видно вместе. Однажды вечером я видел вас в кино. Вы ведь дружите?
– Да, дружим, – кивнула Фрида и тут же разозлилась на себя. Она что, отчитываться перед этим олухом должна?
– Я, конечно, не хочу вмешиваться, но ты играешь с огнем! – продолжал тем временем Кемаль.
Фрида покраснела до корней волос и злобно спросила:
– С какой стати ты лезешь не в свое дело?
– С той стати, что я твой единоверец. Такое время, мы должны держаться друг друга. Ты что, не видишь, как эти туранисты[1] беснуются, как задирают преподавателей на лекциях? Ты видела, что написано на обложке их главного журнала? «Тюркская раса – превыше всех!» А отвратительные карикатуры? Все это скопировано с нацистских журналов. Те, кто это читает, не могут не возненавидеть нас, даже если совсем не знают. Неужели ты ничего не замечаешь?
– Конечно, замечаю! Но при чем здесь Исмаил?
– Ты, кажется, не догадываешься, какие беды на тебя может навлечь дружба с турком. Ты ничего не слышала об Эльзе Ньего?[2]
Фриду переполняла ярость, но она решила отшутиться, чтобы он отстал.
– Прости, я вообще не в курсе, о чем ты тут говоришь. Смотри, у нас занятие начинается. Может, тебе стоит побольше думать об учебе и медицине? И не забивать бы себе голову, с кем и куда я хожу. Думаю, это тебе только на пользу бы пошло.
Кемаль пожал плечами:
– Я свой долг выполнил и сказал то, что должен был. А услышать меня или нет – твое дело, – с этими словами он отошел.
[1] Туранизм – политическое движение за объединение т. н. туранских народов, включающих в себя тюрков, финно‑угров и др. Зародилось еще в XIX веке. Но в Турции туранистами стали называть и пантюркистов, сторонников объединения тюрских народов. См. прим. на стр. 134.
[2] Убийство на бытовой почве еврейской девушки Эльзы Ньего в 1927 году в Турции спровоцировало антиправительственную демонстрацию, реакцией на которую стали антисемитские выступления в прессе, а несколько протестующих были арестованы по обвинению в оскорблении «турецкости» – под этим обобщенным названием подразумеваются Турция, турецкая нация или турецкие правительственные органы.
