Встреча

– Да, ты мне не подходишь, собирай вещи и вали из моей постели.

Вася, конечно, ожидал другого, его челюсть отвисла, он просто выпучил на нее глаза.

– Ха‑ха‑ха‑ха‑ха, поверил. Ну ты и простофиля. Шучу я, оставайся. Мне с тобой хорошо, – она прижалась к нему и погладила его по животу.

– А что с путешествием?

– Прости, я не смогу тебя взять. Это путь в один конец.

– В смысле в один? Ты переезжаешь насовсем. В другую страну?

– Не совсем. Ты слышал про «Джисатцу»?

– Нет. Что это?

– Иди сюда, – она выскочила из‑под одеяла и голышом встала у окна, от прохлады вся кожа покрылась мурашками. Вася лежал, не шевелясь, и любовался этим действом.

– Вставай давай, мне холодно, иди сюда скорей.

Состроив недовольную гримасу, он встал и одеяло взял с собой, подошел к ней сзади, прижался и накрыл их обоих.

– Вон, смотри, вдалеке, видишь, здание розовое, а на нем надпись.

Вася тут же узнал этот дом. Заинтересованно спросил:

– Что это такое? Я несколько раз уже хотел проверить в сети да все руки не доходят.

– Это японская компания, которая отправляет людей или животных. Э‑э‑э, как бы это сказать, убивает их, – задумалась. – Нет, переправляет, короче, я не могу правильно объяснить, а это очень важно, тут одно неверное слово, и человек испугается. Давай сходим туда вместе и все послушаем. Спросим.

– Э‑э, ну, даже не зн…

– Ты со мной? – веселым голосом спросила Оля.

– Да, – и утвердительно кивнул вдобавок. Ему не хотелось ни о чем серьезном думать и напрягать мозг. Хотелось просто обнять ее и лечь обратно в кровать.

– Пойдем обратно под одеяло. Он потянул ее в сторону кровати.

 

Глава 4

 

На следующий день они проснулись вместе. Оля приготовила, как умела, завтрак. Просто разбила 4 яйца в сковородку и пожарила. Низ подгорел, а верх не приготовился, солью не посыпала. «И так сойдет». На бортике сковородки остались подтеки белков, они сгорели, и вся квартира наполнилась противным запахом. Хорошо, хоть кофе немного перебивало эту вонь. Позавтракали без кулинарных оргазмов и разъехались каждый по своим делам. В вагоне метро Василий, наконец, задумался о вчерашней договоренности сходить в эту загадочную компанию, набрал в строке поиска название. Понять что‑либо было невозможно, рядом стояли слова и «самоубийство» и «счастье» и «путешествие», словно автор сайта просто выбирал случайные слова из словаря. Немного помучившись, он бросил эту затею и включил веселые отупляющие ролики про котиков и придурков. Вышел на своей остановке и побрел на работу. Он в задумчивости пересекал улицы и не обращал внимания на происходящее вокруг. Музыка, тяжелая и громкая в наушниках, оглушила его. На одном из пешеходных переходов Василий, конечно, не услышал рев тормозов, и машина на большой скорости снесла его. От удара его ботинки остались на месте. Вася пролетел, пока большой куст у дороги не остановил его. Вокруг собрались зеваки, из машины вылез пьяный молодой человек, показал собравшимся какую‑то корочку, скрутил номера и уехал. Кто‑то вызвал скорую. Но Вася ничего этого не видел.

Врачи несколько часов бились за его жизнь. И каким‑то чудом им удалось вытянуть его с того света. Пролежав в больнице несколько месяцев, он очнулся. Первый, кого он смог расслышать, была мама. Она все это время не отходила от его кровати, держала за руку и все время разговаривала с ним. Он смутно помнил, что слышал ее голос, когда был на той стороне. Он вспоминал, что шел на него в каком‑то темном лесу, и, казалось, что он идет на свет, а не на звук. Глаза открыть он не мог, повязка мешала. Ногами пошевелить не получалось, хотя они страшно чесались и болели. Он мог пошевелить только одной рукой, мог сжать ее, но несильно. Оля, конечно, к нему не приходила, да она и не знала, что произошло, позвонила пару раз, никто не ответил: «Ну и ладно».

Когда еще через месяц сняли повязку, Василий смог осмотреться. Обычная больничная палата с запахом лекарств и с ободранной штукатуркой на стенах, и желтые пятна бросались в глаза на белом полотне потолка. Лампочка без плафона просто висела на проводе. В верхнем углу окна дырочка и от нее трещины расходятся по всему стеклу. Кровать узкая с сеткой и со скатанной ватой внутри матраса. Коричневая тумбочка, на ней сок и апельсин. Капельница на треноге мирно отмеряла лекарство. Он хотел было встать и смог приподнять голову, как тут же забежала медсестра и буквально наорала на него. Лицо мамы постарело, как ему казалось, лет на десять за это время.

– Мама, сколько меня не было? – слабым голосом спросил он на выдохе.

– 6 месяцев, сыночек. Но, слава богу, ты вернулся, я каждый день за тебя свечку ставила.

– Зачем? Столько денег угробила. Я бы и без этого справился. Что произошло?

– Тебя машина сбила.

– Что со мной, я пошевелиться не могу.

Мать закусила губу и слезы потекли.

– Тебя просто привязали к кровати, чтобы ты встать не смог.

Вася зажмурил глаза. Пришел врач посмотрел, вонзил иглу в капельницу, выдавил туда жидкость.

– Щас полегчает – с улыбкой сказал и ушел.

И правда, почти сразу изображение поплыло, а потом и вовсе отключилось. Вася провалился в тяжелый сон без снов. Такие единицы, как время и дни недели, его не интересовали, он жил от укола до укола, в перерывах был в беспамятстве. Успевал перекинуться парой слов с мамой, потом приходил врач, игла, лекарство и все, прощай, мама, до следующего раза.

В один из дней, очнувшись, он поговорил с ней, а доктора все нет, потом за окном стемнело, мама от усталости склонила голову и заснула прямо на табуретке. Василию пришлось самостоятельно пробовать, но и глаз сомкнуть не получалось.

Руки более‑менее уже двигались, ему стало жарко, он стянул простынь с себя и ужаснулся, открыв рот с застрявшим в горле криком. Он обнаружил, что его ноги, которые так болели и зудели, отсутствуют. Только две замотанные в бинты культи. Он в ужасе оглядел тело. На тазовой части были какие‑то железные прутки, они входили, казалось прямо в кожу. На груди и животе кожи почти не было видно: все в повязках, на руках не было живого места, все в глубоких шрамах. Он поднял глаза. Доктор стоял у двери.

– Да‑а‑а, правда чудо, что ты живой. Мы тебя по кускам собирали.

– Лучше бы вы меня не трогали, посмотрите, – он указывал на себя. – Что это?

– Зато живой.

– Кто живой, о чем вы говорите, разве это жизнь. Разве могу я радоваться тому, что вижу. А она, – он кивнул на мать. – Ей вы что прикажете, теперь до смерти за мной горшок выносить?